Морской штрафбат. Военные приключения - Сергей Макаров

столько надзирателю, сколько Шлоссенбергу. Ему, грамотному инженеру, до смерти надоела вся эта возня с полосатыми рабами, которые, как любые рабы, представляли собой самую скверную рабочую силу, какую только можно придумать. С гораздо большим удовольствием он распоряжался бы сотней-другой квалифицированных немецких горняков и строителей. Но квалифицированные немецкие рабочие сейчас все до единого находились в армии, занимаясь не своим делом, и дружище Хайнрих был одним из тех, по чьей вине это произошло.

А кроме того…

— Послушай, Хайнрих, — сказал он, рассеянно разглядывая извлеченный из пролома отбойный молоток, с рукоятки которого все еще свисал обрывок изолированного провода — нехитрая уловка, при помощи которой заморенный гефтлинг обманул надзирателя. — Тысяча восемьсот третий — это ведь, кажется…

— Да, — отрывисто ответил Шлоссенберг, еще в студенческие времена славившийся отменной, прямо-таки фотографической памятью, и повернулся спиной к пролому, около которого, опасливо заглядывая внутрь, все еще топталась добрая половина охраны штольни. — Это тот самый русский. Можешь смеяться, дружище, я это заслужил. Проклятый унтерменш обвел меня вокруг пальца. Ну, ничего. Теперь я точно знаю, что его ретроградная амнезия, как и его готовность сотрудничать с нами, — чистой воды притворство. Когда его поймают и приведут обратно, клянусь, я поговорю с этим выдумщиком по-другому!

Он направился к выходу, и Штирер со всей свитой последовал за ним, не то чтобы наслаждаясь, но будучи вполне довольным своей пассивной ролью стороннего наблюдателя. Это происшествие было, что называется, не по его части; он имел полное право сидеть сейчас у себя в кабинете, разбирая накопившиеся бумаги, но не упустил случая на правах личного друга коменданта слегка развеяться и получить еще немного материала для своих дневниковых записей, которые надеялся опубликовать по окончании этой войны.

Они миновали молчаливый полосатый строй заключенных, прошли мимо пулеметного гнезда, где замер по стойке «смирно», прижав ладони к бедрам и растопырив локти, ни в чем не повинный расчет, и двинулись по широкому бетонированному коридору в сторону главного портала.

— Почему ты так уверен, что его поймают? — спросил Штирер, когда они остались вдвоем. Все остальные, повинуясь нетерпеливому жесту Шлоссенберга, разошлись по местам — у них, в отличие от начальника строительства, хватало дел и обязанностей, связанных с побегом заключенного.

— Иначе просто не может быть, — помолчав явно для того, чтобы справиться с душившим его раздражением, ответил бригаденфюрер. — Отсюда просто некуда бежать. Я понимаю, как это прозвучит, и знаю, что ты можешь мне ответить, но все-таки постарайся сделать над собой усилие и поставь себя на его место. Сотни километров по занятой врагом территории, и не по тропическим джунглям, а по бесплодным приполярным землям… Впрочем, об этом даже незачем говорить, собаки настигнут его раньше, чем он успеет выбиться из сил и понять, какую глупость совершил, предприняв этот побег.

— А если ему удастся обмануть собак? — настаивал Штирер.

Шлоссенберг бросил на него быстрый внимательный взгляд поверх витого генеральского погона.

— Признайся, тебе бы этого хотелось?

— Чтобы немного сбить с тебя спесь? Если бы дело было только в этом, то — да. На что еще может пригодиться старый друг генералу, перед которым все трепещут и с которого любовно сдувают пылинки? Но я понимаю, какая на тебе лежит ответственность, и поэтому не ищи в моих словах второго смысла. Меня действительно волнует это происшествие, потому что… мой бог, да просто потому, что ты мой друг и мы воюем на одной стороне! Да, я сугубо штатский человек, и майорские погоны на моих плечах — просто дань военному времени. Но, если все остальное тебя не убедит, вспомни о том, что я инженер! Думаешь, мне хочется, чтобы этот грязный гефтлинг добрался до своих и прислал сюда авиацию?

— Если создатель данного сооружения боится налета русской авиации, мне лучше сразу написать рапорт с просьбой о переводе на Восточный фронт, — заметил Шлоссенберг.

— Брось, Хайнрих, ты прекрасно понимаешь, о чем я говорю! — с удивившей его самого горячностью возразил Штирер. — Эту скалу не возьмет никакая бомба, но я, хоть и не военный, не хуже тебя понимаю, что главная сила этого объекта — в его секретности. И меня действительно волнует, что все наши усилия может свести на нет побег одного вшивого заключенного, которого к тому же ценой огромного риска для собственной жизни притащил сюда друг моей юности!

— Спасибо, Курт. — Ладснь, на безымянном пальце которой поблескивал черненым серебром перстень с изображением черепа, дружески похлопала инженера по плечу. — Я ценю твою дружбу, и ты абсолютно прав: меня тоже больше всего волнует то, что это именно я притащил сюда эту подлую, лживую свинью.

— А главное, ловкую, — добавил Штирер.

— Верно. Но даже самой ловкой из свиней не дано парить под облаками, подобно орлу. У свиньи есть положенный самой природой предел возможностей, и наш приятель его достиг, устроив этот фокус с отбойным молотком.

— А ловко проделано, верно?

Бригаденфюрер криво усмехнулся.

— Верно, верно… Но ему стоило трижды подумать, прежде чем затевать эту игру. В самом факте его побега я вижу добрый знак, дружище. Он понял, что его притворство будет раскрыто в ближайшее время, и воспользовался первой подвернувшейся возможностью, чтобы унести отсюда ноги и избежать неминуемой расплаты. Клянусь, с его стороны было бы куда умнее привязать на шею камень потяжелее и прыгнуть в канал!

Они как раз проходили через причал, подле которого стояла субмарина со снятым зенитным орудием. На носу и корме с автоматами наперевес замерли часовые в стальных шлемах, а из железного брюха, временами заглушая даже вой сирен, доносились гулкие удары металла о металл — клепальщики крепили корпус, поврежденный русской глубинной бомбой. Курт Штирер невольно покосился на плещущуюся между бортом субмарины и бетонной стенкой причала черную, с радужными маслянистыми разводами воду. Справедливости ради он попытался выполнить просьбу Шлоссенберга: поставить себя на место беглеца.

Он представил, как покидает бункер через один из многочисленных запасных выходов — в теплой шинели, в меховых наушниках, с пристрелянным «вальтером» в кобуре и с битком набитым консервами и спичками ранцем за плечами. Пускай не будет погони с собаками, пусть будет только населенная одними птицами каменистая северная равнина, по которой необходимо проделать несколько сот километров пути, — нет, это вряд ли по силам одинокому путешественнику. А если добавить сюда собак, минные поля, патрули на дорогах и барражирующую над побережьем авиацию, шансов действительно нет. К тому же русский ушел почти голый и наверняка без еды — то, что он мог запасти за полтора месяца даже при условии строжайшей экономии, вряд ли его спасет.