Искупление - Элис МакДермотт

я, ни Шарлин не смогли поддержать беседу на эту явно важную тему, так что Мэрили пришлось нас просветить.

Суть ПКИ в том, пояснила она, чтобы вливать американские деньги во вьетнамскую экономику. Доллары американского налогоплательщика конвертируются в пиастры, а затем – «Нет, вы только подумайте!» – продаются нам же по заоблачному курсу.

Я бросила взгляд на Шарлин – она по-прежнему сидела, склонив голову.

Мы просто дарим им деньги, воскликнула Мэрили. Деньги американского налогоплательщика, которые местный режим, а также богатые экспортеры и импортеры используют как им заблагорассудится. Они не о стране пекутся, а о себе самих.

Она принялась рассказывать, какая дешевая в Сайгоне электроника. Сколько ее сын заплатил за какую-то модель фотоаппарата. Я начала терять нить.

Мы дарим им деньги, повторила Мэрили. Я представила, как они с широкоплечим майором кудахчут об этом за завтраком.

– Мы построили им дороги, – продолжала она, – углубили их гавани. Открыли школы, приюты. Дали им амуницию. Их консультируют наши лучшие умы. Вы когда-нибудь видели столько генералов в одном месте? И что мы получаем взамен? Они стреляют по нашим. Сквозь пальцы смотрят на разбойные выходки своих друзей-коммунистов.

Я начала подозревать, что Мэрили относится к тому распространенному типу женщин, которые пересказывают взгляды своих мужей, только делает она это не из преданности и даже не из почтения и любви, а чтобы самой выглядеть мужчиной. Сильной и мудрой. Своего рода словесный трансвестизм. И разговаривать с другими женщинами свысока – тоже часть этой игры.

Последовал экскурс в историю Вьетнама, они с майором много читали об этом. Сначала вьетнамцы вышвырнули китайцев. Затем они вышвырнули французов, хотя французы построили для них столько красивых зданий.

– С чего вы решили, что они и нас не вышвырнут?

Мы с Шарлин пожали плечами.

– А благотворительность? – Она рассмеялась, будто само слово звучало абсурдно. – Сколько уже организаций пришло на помощь? А бардака только прибавилось. Зьем мошенник. Его братец еще хуже. А эта мадам Ню! – Мэрили вскинула руки. – Вьетнамцам плевать на войну. Вы сами знаете, что случилось в Апбаке. (Честно говоря, ни о каком Апбаке я даже не слышала.) Мой муж говорит, что, когда дело идет к бою, они смываются первыми. Наши пилоты называют вьетнамских солдат мешками с песком. Они как балласт на борту. А офицеры! Это не бойцы, это избалованные дети элиты. Судьба отряда их не волнует, им лишь бы не запачкать форму.

Мэрили коснулась углов стола кончиками пальцев, будто хотела придать ему устойчивости в этой шаткой стране, затем подалась вперед – почти легла грудью на стол.

– Ну серьезно, – сказала она с горькой усмешкой. – Сколько добра мы можем тут сделать? Сколько добра можете сделать вы вдвоем?

Не поднимая головы, не переставая потирать друг о друга пальцами, Шарлин ответила:

– Очень мало.

– Вот и я о том же, – удовлетворенно кивнула Мэрили.

Мне начинало казаться, что из нее самой вышел бы неплохой майор, обтянутая ситцем грудь – просторное поле для медалей. Она не сомневалась ни в себе, ни в муже, ни в том, что читала.

– Послушайте, – сказала она, явно наслаждаясь возможностью наставить нас на путь истинный. – Я буду рада помочь. – Она взглянула на Барби. – Очень милая кукла. Обязательно куплю такую для дочери. Но почему бы не устроить сбор средств для американской школы? Пусть выгоду получат наши дети. Ты, Шарлин, не хуже моего знаешь, что классные комнаты переполнены. Заодно мы, матери, хоть немного отдохнем от распродаж домашней выпечки. Местные дети… – она постаралась придать лицу более мягкое выражение, – я им, конечно, искренне сочувствую, но леденец с игрушкой не улучшат их жизнь. Взглянем правде в глаза: их участь предрешена. Она была предрешена с момента их рождения в этой богом забытой стране. Если в самом деле хочешь помочь, посади их в самолет. Вывези отсюда всех новорожденных. Добудь им американских родителей. – Она рассмеялась от нелепости этой идеи. – Зачем себя обманывать? Маленькие добрые дела не принесут пользы.

Шарлин спокойно слушала, как Мэрили выносит приговор за приговором, и лишь нетерпеливые движения пальцев – аккуратно накрашенные ногти обгрызены под корень – выдавали ее ярость. Но большего было и не нужно.

Мэрили тоже это заметила. Грудь майорши начала вздыматься. Загорелый треугольник декольте над верхней пуговицей блузки все больше приближался к подбородку. А затем, словно ей сделали выговор, хотя Шарлин не проронила ни слова, лицо Мэрили сделалось каменным, накрашенные розовой помадой губы сжались в нитку. Она была женщиной твердых суждений – и ничего, что суждения эти исходили от мужа, – и готова была научить нас уму-разуму.

Она сняла очки, и они повисли на цепочке в районе декольте. Без них ее глаза казались невинно бледными, мило, по-детски беззащитными.

– Тут кроется настоящая опасность. – Она сделала паузу, чтобы мы переварили услышанное. Я не понимала, о чем идет речь, о нашем ланче или о стране в целом. – Опасность, что поднесение даров тем, у кого нет надежды, раздует эго дарящего.

Она помедлила, словно бы наслаждаясь афористичностью своих слов. Возможно, взгляд ее затуманился.

– Настоящая опасность, – повторила она. И когда, по ее прикидкам, эта истина улеглась у нас в уме, добавила: – Одни возомнят себя непогрешимыми, другие лишатся воли.

Как говорит майор, добавила я про себя.

Мэрили водрузила очки на законное место. Дала глазам перестроиться. Поморгала, как человек, расслабляющий кулак после победного удара. И напоследок кольнула:

– Благими намерениями вымощена дорога в ад.

По-прежнему не поднимая головы, Шарлин потушила сигарету, расправила плечи, разгладила салфетку на коленях. (Я сразу вспомнила, как готовилась к бою Стелла Карни.) Бросила на меня взгляд, на губах тень прежней «кто на свете всех умнее» улыбки.

Затем пригладила волосы, аккуратно прихваченные широким ободком, сделала глубокий вдох, устало принимая свою тяжкую ношу, и смерила майоршу взглядом.

– От случая к случаю, обычно по четвергам, – начала она почти шепотом (хитро́: мы обе подались вперед, чтобы лучше ее слышать), – я езжу в лепрозорий на побережье. Это очень красивое место, а управляют им французские монахини. Наши мальчики – санитары – помогают там по мере сил. Маленькие добрые дела. Когда у хирургов есть время, делают операции, но в основном там нужен просто паллиативный уход. И время от времени я езжу с ними. Неофициально. Никто этого не разрешал. Но они потакают мне, берут с собой, потому что я привожу корзинку-другую детских игрушек. И кое-что для взрослых – сладости и сигареты. Для прокаженных.

Шарлин улыбнулась. Она даже слегка растягивала слова.

– Трудно себе представить две более несовместимые вещи, Мэрили. Первая из них – это совершенная