Искупление - Элис МакДермотт

упрямого скептика, и его детское отрицание казалось мне несуразным, не имеющим значения перед ужасом этой трагедии. Перед всей ее чудовищностью.

– Просто бессмыслица какая-то, – твердил Питер снова и снова в последующие дни: подросток, обиженный на мир, не соответствующий его представлениям.

На одном ужине с нашими американскими друзьями он вдруг заупрямился, повел себя почти грубо. Ужин был у кого-то дома, все сидели вокруг журнального столика, в руках бокалы, на столике – орешки и картофельные чипсы в резных сувенирных плошках; жены, нарядные и напудренные, уютно примостились под боком у своих красивых, чисто выбритых мужей.

Религиозных гонений, заявил Питер, гонений на буддистов или кого-либо другого во Вьетнаме никогда не было. Тут ведь живут и каодаисты, и последователи хоахао, и «язычники» монтаньяры, и конфуцианцы, и католики, и даже протестанты.

– Мешанина во всем, – возможно, вставила я тогда.

Я вас умоляю, говорил Питер, буддисты входят в кабинет Зьема.

Буддисты и пагоды повсюду, куда ни глянь. Буддисты спокойно передвигаются по городу.

– Как их притесняют? Где их притесняют? – спросил он у наших друзей.

– В Хюэ, – ответил кто-то.

Там протестующих недавно расстреляла полиция.

Но Питер возразил, что об этой стычке ничего не известно наверняка. Протестующие погибли из-за взрыва, это была бомба, а не правительственные пули.

– И вообще, – он говорил все громче, – Зьем сам приказал начать расследование. А семьи погибших и раненых получили компенсацию.

Так что же, спросил он у присутствующих (точнее, у присутствующих мужчин), что же, скажите бога ради, должно было доказать это жуткое самоубийство?

Если протест был направлен против правительства Зьема, почему молодой монах с микрофоном распевал свою мантру на английском? И зачем буддисты позвали «Ассошиэйтед пресс»?

Другие мужчины – как мы все были молоды! – просто покачали головами, неубежденные и несерьезные, им не хотелось нарушать спокойствие вечера спором. Они отшутились от аргументов Питера, отмахнулись одним-единственным словом: камикадзе.

Дружно, дружелюбно они объяснили ему, что для буддиста самоубийство – это лазейка в следующую жизнь.

– Раз, два – и вернулся Роком Хадсоном, – сказал кто-то.

Думаю, я одна заметила, как быстро и умело Питер отреагировал на их слова, как он одернул себя, понизил голос.

Опустив подбородок (такая у него была манера), оскорбленный тем, что к нему не прислушались, но безупречно вежливый, он примирительно улыбнулся:

– Возможно, я не прав. Возможно, я что-то упустил.

Инстинкт подсказывал ему: нужно уступить, отступиться, напомнить вышестоящим, что он знает свое место, скромно прикрывшись хорошими манерами. Привычка, вынесенная из детства вместе с ажурными правилами приличия и закрепленная во время работы с выпускниками Лиги плюща.

Но это было ложное смирение.

Перед сном, когда мы потушили свет и легли в постель, он снова поднял эту тему.

Иезуиты, возмущенно говорил он, двенадцать лет готовятся, прежде чем им будет позволено принести клятву. А побрить голову и стать буддийским монахом может любой. Коммунистам не составило бы труда внедриться в парочку пагод, а потом уговорить или даже принудить кого-то из монахов совершить у всех на глазах этот ужасный акт.

Нет лучше способа настроить Запад против Зьема, подорвать его усилия в войне с Севером. Унизить его американских союзников.

Протестующие буддисты, считал он, это оксюморон.

– Коммунисты-диверсанты, вот кто они.

Конечно же, я встала на сторону буддистов – очень в духе Стеллы. Наверное, я напомнила ему о скандально известной ремарке мадам Ню про барбекю. Или о тайной полиции ее мужа. Или о ледяном безразличии Зьема.

Точно помню, что сравнила буддийские протесты в Сайгоне с движением за гражданские права в США, вероятно позаимствовав эту мысль из статьи в «Нью-Йорк таймс». Угнетенный народ, пытающийся привлечь внимание мира к своей беде.

Я рассказала Питеру о нашей со Стеллой поездке в Шарлотсвилл, о нашем великом приключении. Я просто хотела, чтобы он отвлекся и можно было спокойно лечь спать.

Но Питер не желал отвлекаться. Когда я закончила, он похлопал меня по бедру и пробормотал что-то вроде «Молодцы».

И все же, добавил он, гражданское неповиновение бывает разным. Негры в Америке хотят реформ, даже реституции, и в этом они правы. Но воинствующие буддисты – еще один оксюморон, указал он – хотят лишь хаоса.

Я сказала, что он начинает напоминать моего отца, который каждого добродетельного маргинала объявляет коммунистом – не только Дороти Дэй, но и Элеонору Рузвельт, Мартина Лютера Кинга, Нормана Мейлера; даже Томас Мертон, которого так любит Питер, по словам отца, «коммуняга» и «немного того».

Тут уж мы от души посмеялись, бок о бок, в темноте.

* * *

Питер до конца своих дней считал, что буддийские акты самосожжения были политическим театром, попыткой коммунистов опозорить Зьема, настроить против него Запад.

Однажды, уже в последние годы жизни, он сказал мне, что трагедия роли США в судьбе Вьетнама коренилась в подспудном антикатолицизме: католическая администрация, католическое разведывательное управление – всем этим инстанциям так хотелось доказать свою беспристрастность, что они не задумываясь отвернулись от президента-католика во Вьетнаме из-за того, что он подмочил свою репутацию.

Питер называл это саморазрушительной обратной дискриминацией: бросить союзника именно потому, что он свой. Союзника, который, по убеждению Питера, был главной надеждой этой многострадальной страны. Даже если ему пришлось бы заключить соглашение с Хо Ши Мином и разделить страну пополам. Сделка с дьяволом, говорил Питер, которая тем не менее спасла бы столько жизней.

Наверное, можно сказать, что волшебное, удивительное, знаменательное совпадение, так вдохновившее моего мужа перед поездкой в Сайгон, – два президента-католика единым фронтом противостоят коммунизму, исполняя обещание Девы Марии в Фатиме, – это самое совпадение, оглядываясь назад, и обратило все наши благие намерения в прах.

Они с самого начала не видели в этом десницу Божью, говорил потом Питер о своих сайгонских начальниках. «Но умело использовали тех из нас, кто видел».

* * *

Тем же летом стало известно, что Жаклин Кеннеди ждет третьего ребенка. Я всегда пристально изучала ее наряды и шляпки, ее туфли, вслушивалась в ее мягкий, с придыханием, голос. Теперь еще я изучала ее скромную улыбку, ладонь на округлившемся животе. Я позволила Шарлин напомнить мне, что у миссис Кеннеди тоже был выкидыш.

Речь об этом зашла на крестинах вьетнамского младенца, которого усыновили и готовились забрать в Штаты Роберта и ее муж. Чудесный праздник – как и все праздники, которые устраивала твоя мать. Канапе, украшенные маленькими американскими флажками.

Когда я собралась домой, Шарлин вышла меня проводить. Ты – в очередном красивом пастельном платье – пошла с нами. Помнится, ты взяла меня за руку. На празднике ты снова показывала