Искупление - Элис МакДермотт

которого в плетеных креслах с подушками в цветочек сидели мы. Прибавь к этому вентилятор, медленно вращающийся над головой, и черную горничную («цветную», вежливо сказали бы мы) в голубой форме. Стрекот кузнечиков, три или четыре гончие, снующие туда-сюда сквозь стеклянные двери, и, наконец, мы сами: трое ньюйоркцев, обсуждающих Нью-Йорк.

Профессор знал мой район в Йонкерсе, он ходил там от двери до двери, продавая подписки на журналы. Знал школу в Бронксе, где работал мой отец. Знал маршруты, которыми я добиралась на автобусе и подземке от Йонкерса до Мэримаунта. Знал прекрасное злачное местечко в центре, неподалеку от штаба Движения католических рабочих, – Стелла тоже его знала. И кошерную закусочную у Колумбийского университета, которая нам понравится, раз нам нравится закусочная у Мэримаунта. Мы любили одни и те же заведения в Чайна-тауне, на Сити-Айленде.

Помнится, в финале забавной истории о том, как его «надул» местный, профессор выкрикнул: «И это меня-то, доктора философии, умного парня!»

Потом мы переместились за элегантный обеденный стол. Тетя Лорейн назвала нашу трапезу «холодным летним ужином»: ломтики жареной курицы, томатное желе, картофельный салат, маринованная зеленая фасоль, печенье только из духовки, еще теплое у меня в руке. Пили белое вино из хрустальных бокалов, которые профессор регулярно наполнял. Все весело болтали – именно тогда тетя Лорейн и рассказала нам о судьбоносном дефиле мимо пожарной станции, – и я чувствовала, как мое молчание, моя обычная застенчивость тает. Чувствовала себя как дома в этом дивном новом мире старинных особняков и цветной прислуги, современного искусства, гениальных умов. В какой-то момент – мятный джулеп и рислинг сделали свое дело – я услышала, как говорю профессору, этому умному парню: «Знаете, вы просто копия лучшего друга моего отца, мистера Тэннена. Его доппельгангер», – красуясь, добавила я.

Возможно, в стеклах профессорских очков заплясали огоньки свечей.

– Неужели? – сказал он, будто мысль ему льстила.

Сама себя не узнавая, в восторге от своей внезапной словоохотливости, я добавила:

– Может, вы даже родственники.

Тетя Лорейн улыбнулась, явно догадываясь о причине этой болтливости, этой глупой остроты в духе «Я знаю еще одного старого еврея».

– Расскажи нам об отце, – попросила она. – Что он преподает?

Я помедлила. В начале вечера, пока алкоголь еще не развязал мне язык, я сказала, что он работает в школе в Бронксе, но не сказала кем.

– Он не учитель, – вмешалась Стелла. – Папа Пэтси работает не ради развлечения. Он заведующий хозяйством.

– А, – любезно отозвалась тетя Лорейн.

– Раньше он был стивидором, – сказала я. Это название использовала мама, оно нравилось ей больше, чем «портовый грузчик». – Как и его брат. Но потом брат погиб, несчастный случай на пристани. – Показывая, что не зря училась в колледже, я добавила: – Très tragique[46]. И мама попросила его найти другую работу. Не такую опасную.

– А твоя мама тоже была ирландкой? – спросила тетя Лорейн, давая понять, что знает о маминой смерти, что Стелла уже посвятила ее в эту подробность.

– Ее родители были ирландцами, – ответила я. В те дни это было все равно что сказать: «Нет, американкой».

Тетя Лорейн поинтересовалась, есть ли у меня братья или сестры. Когда я сказала, что нет, она спросила:

– А двоюродные? А дяди и тети?

Тут снова вмешалась Стелла:

– Пэтси выпала счастливая возможность не ютиться под одной крышей с целой толпой. Они с отцом живут одни. – И театрально добавила: – Вы не представляете, как я ей завидую.

– Большая семья – это благо, – сказала тетя Лорейн.

– У меня не будет детей, – заявила Стелла. – Только попугаи.

Насколько мне известно, у нее их пятеро. Детей.

Профессор снова наполнил бокалы.

Когда горничная убрала со стола, тетя Лорейн заговорила о наших планах на завтра. Профессор наметил для нас маршрут, ланч (сэндвичи и колу) мы возьмем с собой в дорогу, чтобы «не отвлекаться» по пути на маленькие города. Подушки и спальные мешки, которые одолжила нам тетя Лорейн, уже в прихожей.

Тут я впервые осознала, что спать придется на полу монастыря.

У тети Лорейн был адрес монастыря и номер телефона сестер, у которых мы будем жить, одну из них она знала лично, и все равно ей хотелось, чтобы мы заверили ее («Пожалуйста, заверьте меня» – были ее слова), что никуда не пойдем одни. Особенно поздним вечером.

– В последнее время, как вам известно, поднялась волна насилия.

– О, мы знаем, – ответила Стелла.

– И что бы там ни говорил молодой мистер Кеннеди (она имела в виду Бобби Кеннеди), не думаю, что ситуация улучшилась.

– Она только ухудшится, – добавил профессор негромко, будто разговаривая с самим собой, и тетя Лорейн ответила, явно продолжая какую-то недавнюю беседу:

– Только ухудшится. Увы.

Повисло молчание, все задумались.

Затем Стелла сказала:

– Надеюсь, так и произойдет. Она должна ухудшиться.

Горничная подала мороженое в вазочках – ванильное с кусочками клубники и листиками мяты. Мы все поблагодарили ее, отметили, как чудесно оно украшено, а когда горничная вышла, тетя Лорейн продолжила:

– Я не стану отговаривать вас, девочки. Вы поступаете очень смело. Я только прошу, чтобы вы были осторожны.

– Это совершенно другое место, Юг, – сказал профессор. Он подался вперед: – Два совета. Если пойдете на сидячие протесты, запишите наш номер вот тут, на руке, – он показал на рукав своего полосатого пиджака, – если вас, не дай бог, арестуют, вы сможете нам позвонить. И второе. – Он пожал плечами в духе мистера Тэннена. – Возьмите с собой собачье печенье. Положите в карманы. Вдруг полицейские собаки проголодаются.

Над этой шуткой я смеялась дольше, чем следовало. О многих аспектах нашего путешествия я даже не задумывалась.

Вернулась горничная, в руках тарелка песочного печенья. Мы пробормотали «спасибо», и тетя Лорейн сказала:

– Кофе я подам сама, Соня. Поезжай домой. – И снова поблагодарила ее за чудесный ужин.

Горничная скрылась за стеклянными дверьми в тусклом свете дома, а Стелла еще некоторое время смотрела ей вслед. В ее взгляде притаилось возражение, несогласие чувствовалось в напряженных плечах и спине.

Серьезным тоном тетя Лорейн продолжила:

– Насилия станет только больше. Я в этом уверена. И хочу, чтобы вы были осторожны.

Стелла вздернула подбородок, пальцем поправила заляпанные очки на носу:

– Это еще почему?

В голосе знакомый мне звук: зажженная спичка, поднесенная к фитилю.

– Потому что я хочу, чтобы вы были в безопасности, – ответила тетя Лорейн. – Чтобы вы не пострадали.

– Ничего не изменится, если мы все будем в безопасности. Если никто не пострадает.

Профессор улыбнулся, перевел взгляд со Стелы на слегка растерявшуюся жену. Казалось, он распознал подающую надежды студентку.

– Да, конечно, – признала тетя Лорейн.

Но Стелла вдруг