Морской штрафбат. Военные приключения - Сергей Макаров

план побега… А тянуть с побегом нельзя: дырку в стене могут обнаружить в любой момент. Да и как ты ее скроешь? Один хороший удар кайлом — и пролом станет заметным издалека. И нельзя ведь, в самом деле, день за днем ковыряться в одной и той же нише, не продвигаясь вперед ни на сантиметр! Немцев такая работа точно не устроит. Дадут прикладом по хребту, сунут в руки отбойный молоток — работай, Иван! Придется долбить, стена обвалится, и ты же своими собственными руками будешь потом вколачивать в трещины арматуру и заливать найденную тобой спасительную расселину прочным немецким бетоном…

Чтобы прогнать тревожные мысли, от которых все равно не было никакого проку, он заставил себя думать о побеге.

Здесь тоже все складывалось далеко не гладко. Такие мероприятия требуют детального планирования и тщательной подготовки, а времени ни на то, ни на другое у Павла не было. Да бог с ним, с планированием! Что тут планировать, если в случае неудачи его не ждет ничего страшнее расстрела? Со смертью своей он уже разобрался и договорился — чему быть, того не миновать. Его покойная бабка в подобных случаях говорила: «Убег не убег, а побежать попробуй», и в его теперешнем положении лучшего плана, пожалуй, не придумаешь, нечего и голову зря ломать. Но подготовка — это, во-первых, разведка, выяснение, существует ли на самом деле лаз и если да, то где он выходит на поверхность — уж не посреди ли береговой или, скажем, зенитной батареи? Во-вторых, это одежда и обувь; оружие тоже не помешало бы — ну хотя бы завалящий перочинный ножик, если уж об автомате не приходится даже мечтать. И, наконец, еда — самый, пожалуй, важный пункт короткого списка. Есть хотелось постоянно, и, даже точно зная, что вечером его ждет пусть крохотная, но своя, законная, гарантированная порция баланды, Павел не мог избавиться от навязчивых мыслей о еде. Голод отступал после ужина, но недалеко и очень ненадолго. А когда никакого ужина не будет, тогда что?..

Он попытался представить, какой маршрут его ждет, если посчастливится выбраться из бункера и обмануть неизбежную погоню.

Его несколько раз выводили из бункера на наружные работы — собирать дрова, долбить киркой крутой склон береговой скалы, расчищая и выравнивая площадку под будущий постоянный причал для грузовых транспортов, вспомогательных судов и бронированных катеров береговой охраны. Судя по рельефу местности и поведению солнца, это место находилось километров на сто южнее Северного полярного круга — вероятно, в одном из многочисленных норвежских фьордов. Возможно, полярный круг пролегал намного дальше, но сто километров — это был минимум, за который Павел поручился бы чем угодно.

Он представил себе карту побережья и тихонько вздохнул: строго говоря, задача перед ним стояла невыполнимая. Запасаться продуктами вряд ли имело смысл: никто не в силах утащить на себе столько харчей, чтобы хватило на всю дорогу. Разве что угнать у немцев грузовик с консервами и рвануть на нем напрямки, без дороги, сначала через оккупированную Норвегию, а потом через всю Финляндию, находящуюся в состоянии войны с СССР. Давить на газ и жрать консервы из замасленной банки — прямо руками, чавкая, давясь и обливаясь жирным мясным соком, — жрать, и давить на газ, и курить найденные в бардачке вонючие фрицевские сигареты, и так до первого немецкого или, скажем, финского поста… Бред, конечно, но альтернатива этому бреду существует всего одна: смерть от голода, холода, меткой пули или, того хуже, зубов немецких сторожевых овчарок.

«Отличное положеньице, — подумал Павел, ворочаясь с боку на бок на жестких дощатых нарах. — Дашь деру — сдохнешь, не дашь — все равно сдохнешь… Куда ни кинь, все клин!» Он понял, что начинает бегать по замкнутому кругу, как белка в колесе, и мысленно пожал плечами: ну а как иначе? Жизнь, брат, — это такая штука, что, как ты ни ловчи, конец у всех один. Проживи хоть до ста лет, все равно однажды снесут тебя вперед ногами на кладбище, и никто не спросит, охота тебе туда или ты бы, может, еще пожил в свое удовольствие. А тут, между прочим, и решать нечего, все просто, как блин: побег дает пусть мизерный, призрачный и фантастический, но все-таки шанс выжить, а отказ от побега — верная смерть. Потому что Степан прав: объект секретный, стратегический, и, стань ты немцам хоть самым преданным холуем, вылижи языком сапоги всему гарнизону, от коменданта до последнего кашевара, по окончании строительства тебя уничтожат вместе со всеми — не со зла, а просто для порядка, во избежание утечки информации. Так какой-нибудь конструктор, работающий над созданием нового танка или самолета, аккуратно сжигает все свои черновые расчеты и наброски, чтобы ни один листочек с чертежами и формулами не очутился на помойке и не попал, упаси бог, не в те руки…

Со стороны входа послышался какой-то невнятный шум, стук сапог; пиликанье губной гармошки смолкло, прозвучала отрывистая лающая команда. «Смена караула, что ли? — удивился Павел. — Так вроде рановато… Или Степана привели? Пересчитали ребра в каком-нибудь застенке, чтоб в другой раз неповадно было казенный инструмент портить, без ужина оставили и обратно привели — синяки зализывать, отсыпаться, чтоб к началу нового трудового дня был как огурчик…»

Подтверждая его догадку, у выхода из пещеры заскрежетали по каменному полу отодвигаемые в сторону козлы. На нарах завозились, завздыхали, кто-то невнятно, явно сквозь сон, выругался по-французски, помянув «мерд д’аль-мань» — немецкое дерьмо. Этот знакомый до отвращения металлический скрежет всегда означал, что короткий ночной отдых кончился и сейчас вошедший надзиратель заорет нечеловеческим голосом, поднимая полосатый интернационал с нагретых нар, и опять погонит в штольню или на пирс, разгружать бесконечные, неподъемные мешки с цементом…

Ожидаемого ора не последовало, и Павел слегка расслабился. Бывало, и не раз, что заключенных посреди ночи поднимали на разгрузку подошедшего транспорта. После этого до подъема могло остаться два часа, или час, или вообще ничего, а подъем, невзирая ни на что, происходил ровно в шесть утра, с тем чтобы уже в половине седьмого невыспавшиеся, шатающиеся от слабости «гефт-линги» стояли на своих рабочих местах.

Шарканье подошв и стук каблуков приближались. В темноте блеснул луч карманного фонарика и пошел справа налево и слева направо, ощупывая трехэтажные нары и шаря по изможденным лицам спящих. Это было что-то новенькое. Если бы немцы просто привели или даже притащили волоком избитого до полной неподвижности Приходько, они не стали бы бродить в потемках среди нар, а просто швырнули бы Степана