Морской штрафбат. Военные приключения - Сергей Макаров

«Ну-ну, — подумал он насмешливо, намертво залавливая в себе безумную надежду. — Тоже мне, граф Монте-Кристо выискался! Так не бывает, понял?»

Он, конечно же, все прекрасно понимал, но надежда почему-то даже и не думала умирать.

Павел снова огляделся. Плохо затоптанный окурок, завалившийся между двумя кусками щебня и потому уцелевший, продолжал предательски дымиться на полу штольни. Лунихин поднял его и, обжигая пальцы, поднес готовый окончательно угаснуть уголек к отверстию в стене. Тонкая струйка дыма дрогнула, вытянулась почти параллельно земле и иссякла, напоследок указав направление воздушного потока. Тяга была; это означало, что найденная Павлом расселина где-то выходит на поверхность, но о том, пройдет ли лейтенант Северного флота Лунихин там, где без проблем прошла тонкая струйка табачного дыма, оставалось только гадать.

Поразмыслив секунды полторы или около того, Павел подобрал с пола подходящий по размеру каменный обломок и как можно плотнее забил им дыру в стене. Степана нигде не было видно, и Лунихин, развернувшись примерно на девяносто градусов, принялся старательно долбить боковую стенку, расширяя нишу.

Вообще, до фанатизма приверженные порядку немцы определяли заключенных на новые рабочие места только тогда, когда этого требовала производственная необходимость. Тем не менее Павел четко осознавал, что, уйдя отсюда, может больше никогда не вернуться в эту каменную нишу. Завтра, вполне возможно, сюда придет кто-то другой и, едва успев включить отбойный молоток, обнаружит секрет лейтенанта Лунихина. После этого он кинется — если дурак и трус, то к ближайшему охраннику с докладом, а если настоящий мужик — вперед, в темноту, навстречу свободе или смерти, которая, если разобраться, есть не что иное, как разновидность свободы.

Павел не знал, что будет завтра, как повернется судьба и что ждет его там, в темноте. Одно ему было известно наверняка: пока есть надежда увести с собой сержанта погранвойск НКВД Приходько, один он отсюда не побежит.

Глава 5

Большая естественная пещера, в которой немцы оборудовали спальное помещение для заключенных, была погружена во тьму. Во мраке светились только слабенькие огоньки дежурных коптилок да рдели угасающими багровыми отблесками поддувала жестяных буржуек, которые не столько грели, сколько создавали иллюзию тепла. Печки доставили неделю назад с очередным транспортом, пришедшим из Германии. Фрицам, как ни крути, нельзя было отказать в практичности и здравом смысле. Они нуждались в рабочих руках; эти самые руки следовало беречь — кормить, хотя бы и впроголодь, одевать, хотя бы и в снятое с умерших рванье, и обогревать, хотя бы и чисто символически. С дровами для костров здесь было туго, для их сбора приходилось ежедневно снаряжать отдельную рабочую команду и выделять для нее усиленный конвой. Куда разумнее было пригнать в бункер баржу-другую угля и установить печки, что немцы и проделали со свойственной им оперативностью. Правда, по-настоящему обогреть большую промозглую пещеру эти жестянки не могли и дымили они едва ли не сильнее костров, но, как совершенно справедливо заметил комендант Шлоссенберг, здесь все-таки был не санаторий, а лагерь для военнопленных.

В темноте слышалось сонное бормотание, доносился разноголосый нездоровый храп, резкий сухой кашель. Где-то размеренно капала, срываясь с низкого потолка, просочившаяся сквозь толщу скальной породы вода, поскрипывали нары. Со стороны тускло освещенного, загороженного оплетенными колючей проволокой железными козлами выхода долетали такие же размеренные, как стук капель, шаги часового и грустное пиликанье губной гармошки.

Павлу не спалось. В утомленном дневными впечатлениями, взбудораженном мозгу роились бессвязные обрывки мыслей, перед закрытыми глазами, в каждый из которых как будто сыпанули по пригоршне песка, мелькали разрозненные картинки: холеное породистое лицо бригаденфюрера Шлоссенберга сменялось щербатой, кривоносой физиономией Степана Приходько, отверстие в каменной стене штольни то разрасталось до размеров двери, то сжималось в игольное ушко, а потом вдруг превращалось в обведенный кружком тускло поблескивающего сизого металла черный зрачок пулеметного дула. Усталое, изломанное непосильной работой тело молило об отдыхе, но сон не приходил: Павел был чересчур возбужден и взволнован, чтобы уснуть.

Место на нарах справа от него пустовало, и это беспокоило Павла едва ли не сильнее, чем обнаруженная расселина, пронзавшая толщу горной породы и выходившая на поверхность. Степан не пришел ночевать. Его не было в колонне, когда заключенных после смены гнали сюда из штольни; последний раз Павел видел его, когда он шел в инструментальную кладовую за новой киркой.

С ним могло случиться что угодно, тем более что свой фокус с порчей инструмента он проделал явно не впервые. Возможно, немцам это в конце концов надоело, а может быть, кто-то из заключенных видел, как он нарочно сломал рукоять кирки, и настучал на него надзирателю, чтобы выслужиться. Это могло обернуться для Степана карцером или дополнительной рабочей сменой. Карцер — это бы еще полбеды, но вот вторая подряд смена в штольне…

Раньше, если верить Степану, ночной смены как таковой не существовало — по ночам заключенные спали, и это избавляло от лишних хлопот охрану. Двухсменную работу организовали с вступлением в должность коменданта бригаденфюрера Шлоссенберга, и Приходько, простая душа, искренне полагал, что иных причин, помимо скверного нрава зловредного эсэсовца, у этого нововведения нет. Павел точно знал, что все гораздо сложнее и серьезнее, но не стал просвещать приятеля на этот счет: меньше знаешь — крепче спишь. Плохо лишь, что друг Степа в данный момент не спит, а машет кайлом вторую смену подряд…

Приходько, конечно, мужик жилистый, да и надрываться, стараясь загладить свою вину перед здешним начальством, не станет. Но он, как и все здесь, основательно изможден и измотан, а за внеочередной рабочей сменой последует очередная, третья подряд по счету, которая его, возможно, не убьет, но здоровье надломит наверняка. Короткий ночной отдых и скудный паек заключенного не прогонят накопившуюся усталость до конца; образовавшийся остаток будет копиться день за днем, как накипь на дне чайника, и однажды придет день, когда Степан уже не сможет удержать в руках кайло или рукоятки груженой тачки. А тому, кто больше не может работать, дорога одна…

«У всех у нас отсюда одна дорога — либо в ров, либо на дно, рыб кормить, — напомнил себе Павел. — Но как все-таки глупо получилось!»

Получилось и впрямь глупо. И надо же было такому случиться именно в тот день, когда он, кажется, отыскал путь на волю! Сейчас бы поговорить со Степаном, пошептаться, хорошенько все обдумать и обсудить, составить