Искупление - Элис МакДермотт

мне пробудилась надежда. Если доктор считает, что ребенку не навредит аспирин, значит, он считает, что ребенок все еще там, все еще ждет своего появления на свет в этом экзотическом месте.

– У меня было немного крови, – прошептала я и бросила взгляд на Питера. Он отвернулся.

Доктор махнул рукой:

– Такое случается. Моя жена вечно давала течь во время беременности, а у нас пятеро.

Он поднял ладонь и подрыгал широко расставленными пальцами, словно показывая пятерых пухлых детей с мохнатыми спинами.

– Ничего необычного. Вы, первородящие, паникуете по любому поводу. – Он похлопал меня по бедру: – Отдыхайте, маленькая мамочка. Если боль будет сильной, примите аспирин. – Он указал на Питера: – А я отведу вашего мужчину поужинать. Утром все наладится.

Питер сказал:

– Хочешь, я останусь?

Он тоже слегка перебрал. Я махнула ему:

– Нет, иди.

Мне не терпелось остаться одной, чтобы пойти в ванную и проверить, много ли крови. Я хотела взять ту крупицу надежды, которую подарил мне этот пьяный врач, и укрыться за ней от того, к чему готовилось мое тело.

Они еще немного потоптались у двери. Обсудили, захватить ли для меня что-нибудь из ресторана, фо или просто бульон. Питер сказал, что попросил Миньлинь никуда не уходить. Она будет ночевать в гостевой спальне. Она может приготовить яичницу.

Я ответила – слегка резковато, – что все в порядке. Мне просто нужно отдохнуть.

Доктор сказал:

– Совершенно верно. Старый добрый отдых. Лучшее лекарство.

Когда они выходили из комнаты, я услышала, как мой муж спросил:

– Это что, «Ролекс»?

Я подождала, пока стукнет калитка, пока зарычит мотор – возможно, такси все это время стояло у дома.

Я сразу увидела, что крови много. А потом заметила в ней маленькую прозрачную оболочку. Я засунула руку в унитаз, в лужицу воды и крови, и вытащила эмбрион. Стала рассматривать, держа в ладонях. Он был крошечным и напоминал морского конька, как в учебниках по биологии, которые мы читали в колледже. Изгиб, черная точка глаза. Я опустила его на полотенце, лежавшее на краю раковины, смыла кровь с рук, надела свежую ночную рубашку и вернулась в постель.

Теперь я была женщиной, у которой случился выкидыш. Теперь мы начнем все сначала, ежемесячная надежда и разочарование, на этот раз чуть более осторожно, чуть более опасливо. Теперь наше безоблачное, плодородное будущее – моя роль в нашем успешном браке – было уже не таким безоблачным. И не таким моим.

Я услышала, как позвонили в калитку. Как Миньлинь пошла открывать. Услышала ее голос, переплетенный – внутри у меня снова что-то оборвалось – с голосом Шарлин. Шаги на лестнице, затем за дверью спальни.

На Шарлин было коктейльное платье с открытыми плечами из того же зеленого шантунга, из которого Лили сшила платье для дочери миссис Кейс. Узкая юбка, V-образный вырез спереди, а сзади царственно поднятый воротник. Она была права, этот цвет идеально подходил для весны и лета. Волосы собраны во французский пучок, в ушах блестят бриллиантовые сережки. Глаза ярко-зеленые. В приглушенном свете она выглядела обворожительно. Не то Грейс Келли, не то Малефисента.

Я уже приготовилась к ее непроизвольному, как чих, смешку, но, оказавшись в полумраке спальни, она сказала только: «Детка». Не по-матерински, не свысока. Она сказала это – даже не знаю, как описать, – по-деловому, энергично, с авторитетом. По-королевски.

– Что произошло?

Я ответила, уже не плача, что у меня случился выкидыш. Что срок был почти три месяца.

– Твою мать, – сказала она.

В те дни женщины вроде Шарлин не использовали выражения вроде «твою мать». Я вздрогнула, для меня – как и для всех из нашего круга – это было непривычно, но одновременно мне захотелось смеяться.

Шарлин нахмурилась:

– Уверена?

Я кивнула в сторону ванной, и она сразу же, по-деловому, направилась туда в своих черных открытых туфлях на высоком каблуке. Когда она вернулась, в руках у нее было сложенное полотенце с эмбрионом. Она села на кровать рядом со мной. Я наклонилась вперед и, не раздумывая, не колеблясь, прильнула щекой к ее загорелому веснушчатому плечу. Ее кожа оказалась на удивление прохладной. Я почувствовала аромат духов, а под ним – металлический запах пота.

Шарлин положила полотенце себе на колени, на роскошный зеленый шелк, и развернула; на пропитавшейся кровью материи маленький комок был едва различим. Мы долго молча глядели на него. Уголком сознания я замечала стрекот вентилятора над головой, прокрадывающуюся в комнату жару, далекий шум машин и голоса с улицы, прохладную мягкость кожи Шарлин. Палочка на комоде почти догорела, но в воздухе еще оставался пряный аромат.

Наверное, именно из-за него я почувствовала, с одной стороны, как далеко я от дома, в каком странном и экзотическом месте нахожусь, а с другой – каким все стало замкнутым и знакомым, будто вместе с моим маленьким провалом, с моим маленьким горем скукожился весь мир, а расстояние потеряло значение. Не было ничего иностранного. Никто не был чужим.

Вот сидит Шарлин – рядом со мной, у меня в спальне, моя щека прижата к ее плечу.

Бережно она положила полотенце мне на колени. Взяла с тумбочки наполовину пустую бутылку «Виши» и плеснула немного воды себе на ладонь. Смочила пальцы правой руки, начертала над полотенцем крест и негромко произнесла: «Я крещу тебя во имя Отца и Сына и Святого Духа».

Затем склонила голову и стала шепотом читать «Отче наш». Я читала вместе с ней, неловко смолкнув на последней, протестантской (в моем представлении) фразе: «Ибо Твое есть Царство и сила и слава во веки».

Казалось, это очень громкие слова для горстки клеток.

Закончив, она свернула полотенце.

– Что мне делать? – спросила я, не желая произносить вслух: «Что мне делать с ним?» Но Шарлин поняла, о чем я.

– Давай-ка подумаем.

Она отнесла полотенце в ванную и оставила у раковины. Затем перелила остатки воды из бутылки в стакан. Достала из сумочки коробок с либриумом, открыла его и вытряхнула одну таблетку себе на ладонь. Вместе со стаканом протянула мне. Я колебалась, но она сказала:

– Теперь-то уж что.

Я положила таблетку в рот и запила водой. Шарлин удовлетворенно кивнула. Забрала стакан, наклонилась ко мне и прошептала:

– Как же я все это ненавижу.

В углу стояло небольшое бамбуковое кресло, Шарлин взяла его одной рукой и подтащила к кровати. Затем села, скинула туфли, помассировала обтянутые чулками пальцы ног. И как бы невзначай, будто мы собрались посплетничать, принялась перечислять, кто был на коктейле. Обычная компания, сказала она. Американский посол в то время отдыхал с семьей