Алина и Валькур, или Философский роман. Книга первая - Маркиз де Сад

можно позаимствовать что-либо хорошее от людей, являющихся заразительными образцами алчности, мошенничества и жестокости? Характер заключенного быстро портится, нравственность уродуется, и бедняга превращается в человека низкого, лживого, жестокого, грязного, склонного к измене, злого, угрюмого, вероломного… Одним словом, он становится во всем похожим на тех, кто его окружает. Следовательно, в тюрьмах все его сохранившиеся добродетели полностью заменяются новыми пороками, так что выпущенный на свободу преступник, представляя страшную угрозу для окружающих, думает лишь о том, как бы ему отомстить и навредить прочим людям.[62]

Завтра мы успеем поговорить о законах, и вы лучше поймете систему моих реформ. А теперь, молодой человек, следуйте за мной. Вчера я показал вам прекраснейших островитянок; сегодня же хочу представить вам образцовый отряд моего войска, с помощью которого я способен отразить любую неприятельскую вылазку».

«Позвольте же, мне, мой благодетель, — отвечал я Заме, — перед тем как завершить нашу беседу, узнать, насколько далеко вам удалось продвинуться в изящных искусствах».

«Мы изгнали искусства, связанные с роскошью, — поведал мне этот философ, — здесь разрешены только те их них, что приносят гражданам пользу: земледелие, швейное дело, архитектура и военная служба — вот и все. Остальные искусства полностью мною запрещены, за исключением кое-каких невинных развлечений, которые вы при случае и увидите. Я сам, разумеется, люблю все изящные искусства и у себя дома даже занимаюсь кое-какими из них, но делаю это только в краткие минуты отдыха. Взгляните, — сказал он, открывая передо мной дверь в кабинет, расположенный поблизости от залы, где мы находились, — эту картину написал я; как вы ее находите? Это Клевета, влекущая за волосы Невинность, чтобы предать ее Правосудию».

«Ах! — воскликнул я. — Идея принадлежит Апеллесу, а вы последовали его примеру».

«Да, — отвечал мне Заме, — Греция подала мне идею, а Франция — конкретный пример.[63]

Пойдем же, друг мой, наша пехота нас ожидает, мне не терпится показать вам моих солдат».

Центральная площадь была заполнена тремя тысячами молодых людей, обмундированных по европейскому образцу и построенных повзводно; во главе каждого отряда стояли офицеры.

«Вот они, — сказал мне Заме, — мои герцога, бароны, графы, маркизы, мои каменщики, ткачи, плотники, мещане, а если сказать о них немногими словами — мои добрые и верные друзья, готовые защищать свою родину ценою собственной жизни. На острове, помимо столицы, насчитывается пятнадцать менее крупных городов; каждый из них может послать примерно такую же армию; значит, для обороны наших берегов мы всегда готовы выставить около сорока пяти тысяч человек. Пойдемте побыстрее вперед, ведь они должны двинуться в порт, как только раздастся сигнал тревоги. Ради развлечения сейчас мы такой сигнал и подадим.

На выдвинутых вперед бастионах постоянно находятся мелкие гарнизоны; мы идем на крайнюю башню, чтобы водрузить на ней флаг — сигнал тревоги: из города сразу замечаешь знамя, поднятое на такую высоту. Самое большее через шесть минут — я нисколько не преувеличиваю — пехота, оставшаяся на городской площади (а до порта, кстати говоря, расстояние в четверть льё), займет свои места на различных укреплениях, нацелив пушки на неприятеля.

Сразу же после поднятия знамени, — продолжал свои пояснения Заме, — на вершинах окрестных гор разжигают костры. Там круглые сутки дежурят часовые, сменяемые раз в неделю. Ополченцы, увидев костер, собираются вместе и спешат на помощь, причем они настолько хорошо обучены, что отряды из наиболее удаленного города, что расположен отсюда на расстоянии тридцати льё, подходят к порту самое большее через пятнадцать часов по объявлении тревоги. Наша армия тем самым увеличивается по мере усиления опасности, и если первые попытки врага проникнуть сюда будут успешны, а на это уйдут те четырнадцать или пятнадцать часов, необходимые мне, чтобы собрать все войско, — повторяю, если враг, несмотря на все чинимые ему препятствия, все-таки высадится на берег, там его уже будут поджидать сорок пять тысяч солдат».

«Такие меры защиты гарантируют вам победу, — сказал я Заме, — войска, находящиеся на кораблях наших океанских флотилий, слишком незначительны, чтобы преодолеть ваше сопротивление. Осмелюсь утверждать, что спокойствие вашего острова никогда не будет нарушено и вы сможете без помех завершить строительство счастливой цивилизации на благо вашего народа… Между прочим, ныне в очередное плавание вышел знаменитый Кук, англичанин, великий мореплаватель, имеющий, кроме того, славу дипломата и государственного мужа».

«Если он англичанин,[64] то я его не боюсь, — возразил Заме, — ведь эта воинственная и одновременно честная нация скорее поможет мне провести реформы в жизнь, чем будет стремиться мне противодействовать».

В сопровождении отряда солдат мы возвращались в город по главной аллее. По пути воины искусно маневрировали, демонстрируя тысячи отработанных движений, причем все время с отменной точностью и приятной легкостью.

Сотня самых красивых и прекрасно сложенных юношей была приглашена отужинать вместе с Заме. Как и женщины, присутствовавшие за столом накануне, юноши участвовали в бесхитростных играх, а кроме того, с изящной ловкостью упражнялись в борьбе и кулачном бою.

Мужчины на Тамое, как правило, отличаются красотой и хорошим телосложением. В зрелом возрасте они редко бывают ниже пяти футов и шести дюймов; некоторые же из них достигают еще большего роста. Высокий рост, вместе с тем, нисколько не вредит правильности пропорций тела. Черты лица у них тонкие и нежные, возможно даже слишком нежные для мужчины; глаза очень живые; рот несколько великоват, зато очень свежий; кожа белая и тонкая; волосы роскошные, весьма приятного каштанового цвета. Движения их по большей части отличаются ловкостью, осанка — благородством и мужеством, а разговаривают они с учтивым достоинством.

«Природа щедро одарила их», — сказал мне Заме, заметив, что я с удовлетворением разглядываю юношей.

Тут Сенвиль, не решаясь живописать кое-какие подробности в присутствии женщин, попросил разрешения уединиться с мужчинами. Нам он шепотом поведал о том, что, по мнению Заме, в мире не существует такой страны, где бы мужские половые органы достигали больших размеров. В силу же другой прихоти природы, женщины там мало приспособлены для этих чудесных орудий, так что Гименей редко торжествует без посторонней помощи.

«Мой друг, я пообещал вам рассказать о законах, — обратился ко мне на следующее утро этот достойный всяческого уважения друг человечества, — давайте же подышим воздухом в тени итальянских тополей. Недалеко от города я насадил несколько тополиных аллей, прибавив и другие растения, вывезенные мною из Европы. Прогулки на открытом воздухе благоприятствуют мудрой беседе, а идеи приобретают печать возвышенности. Суровость наказаний, — продолжал старец, — крайне возмущала меня, когда я знакомился с европейским управлением.[65]

Кельты оправдывали свой лютый обычай приносить человеческие жертвы тем, что боги будто бы не