Алина и Валькур, или Философский роман. Книга первая - Маркиз де Сад

мне им выпал счастливый жребий, они наслаждаются мирной жизнью; земледелие на острове процветает; я в изобилии одарил их всем тем, в чем они могут испытывать потребность. Выступив против захватчиков, они будут защищать свой очаг, своих жен и детей — единственную радость жизни, и за это отчаянно сражаются. Если у меня появится нужда в ополчении — мой призыв будет кратким.

“Дети мои, — скажу я им тогда, — вот ваши дома, нажитое имущество, а вот те, кто пришел сюда, чтобы лишить вас всего этого, — вперед!”

Ну, а что предложат властители Европы своим подданным, которые, не имея понятия о причинах войны, готовы глупо проливать кровь из-за разногласий, им совершенно безразличных или же вообще неизвестных? Вы обязаны учредить у себя доброе и надежное управление. Руководящие чиновники не должны терять свой пост из-за капризов властителя или сумасбродных причуд его любовниц. Человека, овладевшего искусством государственного управления, знающего правительственные секреты, следует окружить почетом и удерживать на своем месте. Неразумно доверять важные тайны многим гражданам одновременно. Между прочим, что произойдет, если они осознают непрочность своего положения? Они, предав забвению ваши интересы, начнут преследовать исключительно собственную выгоду.

Укрепляйте свои границы, сделайте так, чтобы соседи, смотрели на вас с уважением. Перестаньте думать, о завоеваниях, и тогда у вас не будет врагов, так что вам останется только охранять свою территорию и уже не надо будет все время содержать огромное количество вооруженных людей. После проведения военной реформы тысячи работников смогут снова взять в руки плуг, что куда предпочтительнее, чем носить с собой ружье, приводимое в действие лишь четыре раза в столетие. Если же мой план будет реализован в полном объеме, то ружье вообще станет бесполезным предметом. Тогда ваши дети останутся в своей семье, сына уже более не разлучат с отцом, в среду лучших граждан не проникнет мерзкий разврат[58] — в конечном счете все несчастья происходят от излишней роскоши, ради которой правители оказываются вынуждены иметь под рукой грозную армию.

Нет ничего забавнее, чем читать творения ваших писателей, пекущихся об увеличении численности населения, хотя мероприятия правительства доказывают обратное, а именно, что во Франции живет слишком много людей. В самом деле, если бы граждан в стране недоставало, разве стало бы правительство, во-первых, связывать узами безбрачия солдат, представляющих собой цвет нации, и, во-вторых, не давать свободу священникам и монахиням, которые так же страдают от нелепых установлений, обрекающих их на безбрачие? Поскольку же все идет прекрасно и население остается по-прежнему многочисленным, несмотря на серьезные преграды его росту, по-прежнему пышет силой, хотя ему и противодействуют, — право же, смешно вновь и вновь кричать об одном и том же — об уменьшении числа граждан. Может быть, я ошибаюсь? Вы хотите, чтобы население продолжало увеличиваться? Вам это необходимо? В добрый час, но в своем стремлении добиться успеха не прибегайте, пожалуйста, к полумерам. Растворите двери монастырей, избавьтесь от множества бесполезных солдат — и население у вас увеличится вчетверо.

В Париже мне довелось посетить ристалище Фемиды, где мошенники, прислуживающие в храме богини правосудия, спрятав элегантные фраки под черной мантией, с легкостью осуждали на смерть несчастных, которые иной раз оказывались лучше, чем их судьи. Эти пройдохи заявились в присутственное место после обеда у шлюх. Истребители человеческого рода подготовили себе приятное зрелище.

“Что за преступление совершил этот бедняга?” — спросил я.

“Он педераст, — отвечали мне. — Вы понимаете, какое это ужасное преступление; из-за него сокращается население, снижается его рост, народ погибает, так что этот негодяй заслужил казни”.

“Мысль здравая, — отвечал я доморощенному философу. — Сударь, по всему видно, что вы одарены гениальными способностями”.

Затем я, вслед за толпой народа, потихоньку вошел в величественный монастырь, где увидел какую-то бедную девушку, шестнадцати или семнадцати лет, свежую и красивую. Она, собираясь отречься от света, поклялась заживо замуровать себя в монастырском уединении…

“Друг мой, — обратился я к моему соседу, — что делает эта девушка?”

“Она святая, — отвечал он мне, — отвергнув мирские удовольствия, она погребет где-нибудь в глубине монастыря двадцать зародышей человеческих особей, которые послужили бы государству”.. “Какая, однако же, жертва!”

“О да, сударь! Она просто ангел, и ей уготована райская обитель”.

“Безумец, — ответил я своему собеседнику, не выдержав непоследовательности его мыслей, — там ты отправил на костер несчастного, вина которого, по твоим словам, заключалась в умалении численности населения, а здесь ты осыпаешь похвалами девушку, намеревающуюся совершить то же самое преступление! Француз, научись мыслить здраво, будь последователен или перестань обижаться на рассудительного иностранца, если тот, путешествуя по Франции, примет твою страну за рассадник нелепостей”.

Теперь мне приходится опасаться лишь одного врага, — продолжал Заме свою речь, — я имею в виду европейца, человека непостоянного, склонного к странствиям, отказывающегося наслаждаться радостями жизни ради того, чтобы отравлять существование другим; предполагающего обрести в иных странах какие-то невиданные богатства; неизменно стремящегося к установлению лучшего правительства, поскольку на родине этой заманчивой надежды его лишили; неугомонного, жестокого, беспокойного, рожденного на погибель прочим обитателям земли; наставляющего в истинной вере азиата; порабощающего африканца; истребляющего жителей Нового Света и, наконец, отыскивающего в океанской дали острова для того, чтобы их покорить. Да, я боюсь только этого врага, и если он здесь появится, я буду с ним бороться, — этот единственный враг или погубит наш остров, или никогда здесь не высадится. Но попасть на остров ему удастся лишь с одной стороны, защищенной, как я вам уже говорил, неприступными укреплениями. Вы еще увидите, какие батареи я там установил. Завершая свое путешествие, я должен был приобрести вооружение, необходимое для оснащения прибрежных фортов, на что и потратил остатки золота, дарованного мне отцом.

В порту Кадис для меня были построены три военных корабля; я нагрузил их пушками, мортирами, бомбами, ружьями, ядрами, порохом — короче говоря, всеми возможными европейскими боеприпасами, устрашающими воображение. Приехав сюда, я сложил боеприпасы в портовом арсенале, возведенном моим предшественником. Пушки были помещены в предназначенные для них амбразуры, и теперь сто местных юношей регулярно, два раза в месяц, проходят учения, отрабатывая приемы обращения с артиллерийским оружием. Граждане острова знают о том, что меры предосторожности необходимы для борьбы с врагом, если кому-нибудь вздумается напасть на остров, поэтому они относятся к учениям совершенно спокойно, нисколько не стремясь усилить мощь адского оружия, тем более что я всегда старался не применять артиллерию на практике. Молодые люди, упражняясь с пушками, никогда из них не стреляют. Они осведомлены о том, что такое орудийный выстрел; разумеется, если дело примет серьезный оборот, этих знаний им будет вполне