Алина и Валькур, или Философский роман. Книга первая - Маркиз де Сад

первый день ничего особенного со мной не случилось, так что мне удалось пройти почти десять льё. Изнемогая от усталости, страдая от зноя, с Обожженными до волдырей ногами, увязая по щиколотку в раскаленном песке, я решил провести ночь на дереве, тем более что солнце уже заходило за горизонт. Рядом с деревом протекал ручеек, и прохладные воды его чуточку меня освежили. Я вскарабкался на дерево, удобно устроился в своем убежище и, свернувшись калачиком, проспал несколько часов. На следующее утро пробившиеся сквозь листву палящие лучи солнца напомнили мне, что настало время продолжать путешествие, и я двинулся дальше по заранее составленному маршруту. Голод заявил о себе с новой силой, но я не мог найти ничего, чтобы его утолить.

«О презренное богатство, — говорил я себе тогда, — у меня целая куча денег, но я не могу купить себе даже самую скромную пищу, чтобы поддержать жизнь!.. Если бы я увидел какие-нибудь простые овощи на этих равнинах, разве не были бы они предпочтительнее всех богатств мира? Значит, действительная ценность продуктов значительно превышает денежный эквивалент. А тот, кто в поисках золота зарывается в земные недра, пренебрегая плодородной почвой, способной без труда давать пропитание людям, на деле безумец, достойный одного лишь презрения. О смехотворные человеческие условности! Люди, вы без тени стыда соглашаетесь с этими заблуждениями, хотя должны были бы смело низвергнуть их в небытие, откуда им будет навеки закрыт выход».

На второй день, едва мне удалось прошагать около пяти льё, передо мной появилась многочисленная группа людей. Первым моим порывом было стремление броситься им навстречу, ведь я сильно нуждался в помощи, но затем, с ужасом вспомнив о том, что нахожусь среди дикарей, употребляющих человеческое мясо, я проворно вскарабкался на ближайшее дерево и стал там ожидать очередного поворота судьбы.

О великий Боже! Как мне описать действие, разыгравшееся у меня на глазах… Признаюсь вам откровенно, в жизни мне не приходилось видеть ничего более ужасного.

Те, кого я вскоре увидел, были люди племени жагов, которые возвращались домой после победоносной битвы с дикарями из лежащего по соседству королевства Бутуа. Отряд остановился как раз под тем деревом, что я выбрал себе в качестве убежища. Дикарей-жагов было около двухсот; кроме того, они тащили с собой десятка два пленников, связанных лыковыми веревками.

Расположившись под деревом, вождь внимательно осмотрел несчастных пленников. Затем он вывел из строя шесть человек и тут же уложил их на месте своей дубиной. Между прочим, он находил особое удовольствие в том, чтобы каждый раз наносить удары в разные части тела. Ловкость вождя подтверждалась тем, что жертва падала замертво с одного удара. Четверо из его людей тут же расчленяли убитых, а сочившиеся кровью куски распределялись среди победителей. Ни на одной скотобойне туша быка не разделывается с таким проворством, с каким дикари разрывали тела своих жертв. Тем временем жаги вырвали с корнем дерево, росшее неподалеку от моего убежища. Наломав сучьев, они развели костер и на раскаленных углях медленно поджаривали свеженарезанные куски человеческой плоти. Пламя еще не успело как следует разгореться, а дикари с поразительной прожорливостью уже завершили свой обед. Я трепетал от ужаса. Поедание мяса чередовалось с неумеренным употреблением некоего напитка, вероятно алкогольного, по крайней мере если судить по яростному неистовству, охватившему дикарей по окончании этой страшной трапезы. Дерево, вырванное перед едой, снова втыкается в песок и к его стволу привязывают одного из оставшихся в живых пленников. Затем дикари танцуют вокруг него в хороводе, причем с каждым тактом от тела несчастного при помощи какого-то железного орудия отсекается кусок мяса, так что разорванный на клочки пленник скоро умер.[17] Сырое мясо мгновенно поглощалось присутствующими, но прежде чем отправить кусок в глотку, дикарь обмазывал свое лицо сочащейся из мяса кровью, что, по-видимому, являлось знаком победы. Должен вам признаться, меня тогда охватил столь неодолимый приступ ужаса, что я чуть было не потерял сознание. Но мое спасение зависело от моего мужества, и невероятным усилием воли преодолев минутную слабость, я удержался на дереве.

Гнусный кровавый пир продолжался в течение всего дня. Без сомнения, мне никогда не приходилось наблюдать ничего более ужасного. С заходом солнца дикари покинули это место. Через четверть часа их уже не было видно, так что я мог слезть с дерева, чтобы несколько подкрепиться. Крайний упадок сил заставлял меня подумать о пропитании.

Если бы я разделял наклонности этого свирепого народа, то определенно нашел бы для себя на песке великолепный обед! Но, несмотря на испытываемый мною ужасный голод, одна мысль о человеческом мясе вселила в меня такое отвращение, что я даже не захотел собирать растущие поблизости от этого страшного места коренья, служившие мне ранее пищей. Итак, я побрел прочь оттуда и после грустного и крайне скудного ужина устроился на ночлег так же, как и в первую ночь.

Я уже начинал горько раскаиваться в принятом ранее решении. Лучше всего, казалось мне тогда, было бы идти по берегу моря, хотя дорога там и трудная. По мере же продвижения в глубь материка перспектива быть съеденным становилась для меня все более и более очевидной. Однако я зашел уже слишком далеко, чтобы повернуть обратно: возвращение было сопряжено с такими же опасностями, что и путь вперед. Итак, я двинулся дальше. На следующий день, переходя через поле битвы, состоявшейся накануне, я обратил внимание на то, что здесь был такой же пир, как и тот, свидетелем которого мне пришлось оказаться ранее. Воспоминание о людоедах заставило меня содрогнуться от ужаса, и я ускорил шаг… О Небо! Как скоро меня вынудили остановиться!

Удалившись на двадцать пять льё от места высадки, я спокойно приближался к лесной просеке, как вдруг на меня набросились какие-то дикари, притаившиеся за деревьями. Нападавших было трое. Хотя они говорили на языке мне абсолютно неизвестном, их действия и жесты красноречивее любых слов свидетельствовали об ожидавшей меня жестокой участи, так что сомневаться в своей судьбе у меня не было ни малейших оснований.

Став их пленником, я к тому времени уже был прекрасно осведомлен о варварском способе обращения с побежденными. Сами понимаете, в каком состоянии я тогда находился.

«О моя Леонора, — возопил я, — тебе больше не увидеть своего возлюбленного! Отныне он навеки для тебя потерян, он пойдет на прокорм этим чудовищам; Леонора, нам уже не любить друг друга, мы с тобою даже не встретимся!»

Дикари, впрочем, не обращали ни малейшего внимания на