Алина и Валькур, или Философский роман. Книга первая - Маркиз де Сад

вдали от Вас! Неужели Вы будете настаивать на том, чтобы оставшиеся дни, эти горестные дни, посвященные лишь воспоминаниям о Вас, я провел в слезах? Ах, если бы мне разрешили ценой моей жизни добиться милости, о которой я осмеливаюсь Вас просить! Да, при необходимости я готов заплатить жизнью за нашу встречу, потому что только тогда мое существование получит какой-то смысл и я без сожаления отправлюсь в иной мир. Да и к чему мне жизнь, если я осужден на одиночество вдали от Вас, Алина? Я тщетно пытался как-то сопротивляться неодолимому порыву страсти, но любовь заполнила все мое сердце, любая мысль неизменно воскрешала во мне это чувство. Итак, или я умру, или добьюсь желанного… Развлечения, ранее радовавшие меня, ныне стали мне в тягость. Я созерцал красоты природы. Я изучал ее законы, старался проникнуть в ее тайны. Но везде я видел лишь образ моей Алины. Так сжальтесь же над делом рук своих, не наказывайте меня за мою любовь!.. А больше всего остерегайтесь успокаивать меня доводами рассудка: мое сердце слушается только властного голоса чувства. Алина, я приду в отчаяние, если Вы не пойдете мне навстречу. Вас вечно будут преследовать угрызения совести… Излишняя щепетильность принесет нам обоим лишь несчастье, а бесплодная благопристойность, в жертву которой Вы намерены отдать себя, не прибавит Вам добродетели.

Письмо тридцать третье

ГОСПОЖА ДЕ БЛАМОН — ВАЛЬКУРУ

Вертфёй, 12 ноября

Да, я сама решила Вам ответить, ведь Алину Вы ввергли в уныние, и ей недостанет на это сил… Итак, Вы огорчили меня, огорчили самого себя, как мне кажется; ничего лучшего Вам достичь не удалось. Вот и все последствия того порыва безумия, которому Вы поддались. Неужели Вы до сих пор не осознали несбыточность Ваших проектов: разве можно в наших обстоятельствах настаивать на чем-либо подобном?

Вы уверяете, что любите меня, и, коль скоро говорите правду, не должны усугублять мои страдания. Если Ваши уловки будут раскрыты, на чью голову свалятся все обвинения? Разумеется, на мою. Ах, мой друг! Призовите на помощь разуму совестливость, отличающую Ваше сердце, что привлекло мои симпатии… Спросите же у него совета, и Вы узнаете, допустимо ли воспользоваться кратким мгновением счастья за счет людей, любящих Вас больше всего на свете. Как можно думать, будто поступок Ваш останется незамеченным? А если и так, разве мое на то согласие не есть уже прегрешение, коль скоро я дала обещание всячески противодействовать этому? Я прекрасно понимаю, что с Вашей стороны мне нечего опасаться, порукой тому Ваша порядочность и добродетель. Влюбленный, щепетильный настолько, чтобы просить у девушки свидания лишь в присутствии ее матери, никогда не соблазнит любимую, так что за Алину я нисколько не боюсь. Я боюсь только за Вас, ведь Вы сами препятствуете своему благу. Но что я говорю? Вы лишаете себя счастья навсегда. Давайте лучше сделаем так, чтобы в один прекрасный день Вы бы смогли получить его безраздельно, и не будем стремиться пробовать его по частям, не будем им рисковать ради кратких свиданий (они, вероятно, и не состоятся), зато надежда на будущие встречи, на ничем не ограниченные радости совершенно исчезнет. Нет, я не согласна с Вашей причудой. Более того, я требую, чтобы Вы, по крайней мере какое-то время, вообще не писали ничего подобного. Вы, призывавший нас всех к мужеству… Неужели теперь Ваше поведение служит тому примером? Да, я могла бы Вас простить, если бы усматривала хоть малейшие основания для ревности, но Алина любит Вас, любит всем сердцем. Причин для беспокойства не существует, не от чего приходить в отчаяние. Подумайте же, я, любящая Вас, пожалуй, с такою же силой, как и Алина, запрещаю Вам предаваться отчаянию. Если Вы не сообщите мне о том, что вернулись, к благоразумию, мои страдания только усилятся. Ах! Жалкая философия! Неужели таким способом она покоряет людские сердца? Разве так она учит быть хозяином своих страстей? А вот и она, наша любимая Алина! Стоит рядом со мной и плачет словно малое дитя…

«Матушка, — говорит она, причем ее большие глаза наполняются слезами, — но мне думается, что какие-то четверть часа…»

Прекрасно! Видите ли Вы ее?.. Впрочем, не следует на нее сердиться, ведь ее желания вполне согласны с Вашими, будьте в том уверены и успокойтесь… Вам пока нельзя встречаться с Алиной. Если бы я не отдавала себе отчета в величайших опасностях, то первая подумала бы о Вашей встрече и сумела чем-нибудь помочь. Неужели Вы думаете, будто я не имею понятия о желаниях влюбленных? Да, этот вид умопомешательства, слава Богу, обошел меня стороной, но оно, тем не менее, не представляет для меня тайны. Итак, успокойтесь и поверьте — Вы любимы; да, я разрешила Алине написать здесь эти искренние слова. Она любит Вас, думает только о Вас, все делает ради Вашего будущего блаженства, так что не разрушайте плоды наших усилий, не стремитесь обрушить с таким трудом возведенное здание ради минутного удовольствия, ведь по истечении краткого мига мы скорее всего низринемся в злую пучину страданий. О мой друг! Простите меня! Я понимаю, что не очень Вас порадовала, но отнеситесь и ко мне с любовью, откажитесь от своей затеи, дабы я убедилась, что Вы оставили столь безрассудные планы. Да, подтвердите мне это, ведь мне хотелось бы приписать будущую победу над сумасбродством Вашей рассудительности, а не моим наставлениям. Тогда я смогу спокойно заняться добрыми делами и не стану расстраиваться, что слишком сильно Вас огорчила. Вот она, ничем не омраченная радость: я вижу, как Вы по зрелом размышлении приходите к здравому решению, избавив меня от печальной необходимости разрывать Вам душу письмами, полными описаний моих горестей.

Письмо тридцать четвертое

ДЕТЕРВИЛЬ — ВАЛЬКУРУ

Вертфёй, 15 ноября

Мой дорогой Валькур, ты, вероятно, уже успел заметить, что я беру в руки перо по преимуществу в тех случаях, когда требуется сообщить тебе о каких-нибудь новых катастрофах. И вот опять! Ты, пожалуй, уже в замешательстве? Философия отказывается тебе служить, как выразилась однажды некая хорошо знакомая тебе дама, узнав о твоем смехотворном замысле… Надо действовать спокойнее, принципиальнее, осмысленнее! Однако не требуется больших усилий, чтобы довести до безумия рассудительного человека или, наоборот, образумить самое сумасбродное создание. Извини, мне захотелось тебя немного подразнить… Давай рассуждать.

С одной стороны, предметом наших бесед могут быть события, исход которых предвещает тебе массу благ. С другой стороны, мое письмо может содержать