Леди Ладлоу - Элизабет Гаскелл

Наверное, миледи догадалась, что творилось у меня на душе, поскольку вскоре заговорила снова:

– Если бы мистер Грей знал все, что знаю я, если бы обладал таким же богатым, как у меня, жизненным опытом, то не торопился бы осуществлять свои планы вопреки всем моим возражениям. Да, времена действительно изменились, коль священник осмеливается спорить с леди, гораздо выше его по положению, в ее же собственном доме. При жизни моего деда священник являлся также капелланом семейства и каждое воскресенье обедал в парадном зале нашего дома. Тарелку с едой ему подносили в последнюю очередь, но при этом он успевал закончить обед раньше всех. Помню, как он хватал свою тарелку, вилку и нож, быстро набивал рот и ожидал вторую порцию. Ох и жадный же он был! Помню, как однажды за обедом он целиком съел цыпленка и, чтобы отвлечь внимание от собственного обжорства, принялся рассказывать, будто бы слышал, что вымоченного в уксусе и приготовленного особым образом грача просто невозможно отличить от птицы, которую он только что съел. По мрачному выражению лица деда я поняла, что он весьма раздосадован словами и поступками священника. Я хоть и была тогда совсем ребенком, но все же догадалась, что старик этого дела так не оставит. И не ошиблась. В следующую пятницу мы, как обычно, отправились с дедом на прогулку. Я ехала на своем маленьком белом пони, а он шел рядом. Вдруг он остановил одного из егерей и приказал подстрелить самого старого грача, какого только сможет отыскать, и в воскресенье, когда священник явился на обед и перед ним поставили блюдо с едой, сэр Уриан произнес: «Итак, священник Хемминг, я приказал подстрелить грача, вымочить в уксусе и приготовить по тому рецепту, о котором вы говорили на прошлой неделе. Так что налетайте, приятель. Приятного аппетита! Да, и извольте обглодать его до костей, иначе больше никаких воскресных обедов за моим столом!» Я взглянула на бедного мистера Хемминга всего один раз, когда он пытался проглотить первый кусочек, старательно делая вид, будто угощение пришлось ему по душе. Мне было ужасно неловко. Дедушка же хохотал и то и дело спрашивал, что сталось с аппетитом святого отца.

– И он что, действительно все съел? – спросила я, ужаснувшись.

– О да! Ведь если мой дед что-то приказывал, это выполнялось беспрекословно. В гневе он был страшен! Хотя, если подумать, как непохожи священник Хемминг или даже бедный мистер Маунтфорд на мистера Грея! Мистер Маунтфорд никогда не осмелился бы спорить со мной!

– И ваша светлость действительно считает, что в деревне не стоит открывать воскресную школу? – осмелилась я спросить.

– Вне всяких сомнений! Я так и сказала мистеру Грею. Для спасения души детям достаточно знать Символ веры и «Отче наш». Это доступно каждому ребенку, которого родители регулярно водят в церковь. К тому же десять заповедей учат простым обязанностям довольно понятным языком. Конечно, если ребенка обучают чтению и письму (как этого несчастного мальчика, что мы видели сегодня утром), его обязанности становятся сложнее, а искушений прибавляется, притом что он не знаком с наследственными правилами чести и не получил благородного воспитания, способного оградить его от многих бед. И тут мне снова приходит на ум мое любимое сравнение чистокровного скакуна с ломовой лошадью. – Внезапно прервав цепочку рассуждений, миледи заметила: – Как все-таки ужасно обошлись с этим мальчиком! Все это так напоминает историю, которая произошла с моим другом Клеманом де Креки. Я не рассказывала ее вам?

– Нет, ваша светлость.

– Бедный Клеман! Более двадцати лет назад мы с лордом Ладлоу провели зиму в Париже. У моего супруга было там много друзей – возможно, не самых хороших или благоразумных, но его светлость обладал добрым нравом. Он любил всех, и все любили его. Мы жили в апартаментах (как принято говорить в Париже) на рю де Лилль, занимали первый этаж роскошного особняка, в цокольном этаже которого размещались наши слуги. Этажом выше жила владелица особняка – вдова маркиза де Креки. Говорят, фамильный герб де Креки, несмотря на все ужасные годы революции, все еще красуется над арочными воротами, хотя сам род прекратил свое существование. У мадам был единственный сын Клеман – мальчик примерно того же возраста, что и мой Уриан, чей портрет вы наверняка видели в парадном зале.

Я знала, что сын миледи погиб во время кораблекрушения, и часто всматривалась в его красивое, исполненное надежды лицо. Он был изображен в морской форме и указывал правой рукой на видневшийся вдалеке корабль, словно хотел сказать: «Только посмотрите! Паруса надуты, и я отправляюсь в путь». Бедный Уриан сгинул в море на этом самом корабле через год после того, как был написан его портрет. Впрочем, вернемся к рассказу миледи.

– Прошло двадцать пять лет, а я как сейчас вижу этих двух мальчиков, – тихо продолжила ее светлость, прикрыв глаза, чтобы лучше представить себе эту картину. – Вижу, как они играли в старинном французском саду позади дома. Сколько раз я наблюдала за ними из своего окна! Это было великолепное место для игр, куда лучше наших английских садов с многочисленными клумбами и газонами. Сад позади особняка украшало всего несколько цветочных клумб, зато там имелись балюстрады, каменные вазоны и лестницы, выполненные в итальянском стиле, а также фонтанчики, спрятанные в разных уголках, которые можно было запустить, повернув кран. Какой же восторг охватывал Клемана, если ему удавалось запустить фонтанчик, когда Уриан менее всего этого ожидал, и с какой вежливостью и почтительностью он обращался с моим дорогим грубоватым моряком!

Уриан был смуглым, как цыган, совершенно не обращал внимания на свой внешний вид и всегда противился моим попыткам уложить его спутанные кудри. А вот Клеману не нужно было даже напоминать, что следует заботиться о своей внешности, он выглядел изысканно и утонченно даже в поношенной и залатанной одежде. Зеленый охотничий костюм, расстегнутый почти до половины груди, из-под которого выглядывало восхитительное старинное кружево, был его любимым. Его длинные, как у девочки, золотистые кудри ниспадали на плечи, а закрывавшая лоб челка заканчивалась у самых бровей и была такой ровной, словно ее подстригали по линейке. Общаясь с этим мальчиком, Уриан за два месяца обучился манере держаться и другим благородным привычкам истинного джентльмена, которые я безуспешно пыталась привить ему на протяжении нескольких лет.

Помню день, когда мальчики расшалились не на шутку. Мое окно было распахнуто, и я отчетливо слышала все, что происходит в саду. Уриан подначивал Клемана куда-то забраться, а тот никак не соглашался, хотя