Алина и Валькур, или Философский роман. Книга первая - Маркиз де Сад

Не трудно себе представить, что я провел там не лучшую свою ночь. Подавленный горем, погруженный в самые мрачные мысли, я раздирал ночную тишину скорбными стенаниями:

«Горе мне! Я совершил кругосветное путешествие, я жил среди людоедов, но никто никогда не покушался на мою жизнь и свободу. Судьба привела меня на остров, находящийся среди отдаленнейшего от нас моря; я обрел там только друзей, одаривших меня несметными сокровищами. И вот я прибыл в Европу; до моей родины отсюда так близко. Но здесь меня поджидали гнусные преследователи!»

Положение мое было ужасно, но я был охвачен еще более страшными предчувствиями и даже находил в этом своеобразное удовольствие. В мрачной темнице меня продержали целую неделю. Наконец, дверь отворилась, и я увидел алькайда, сопровождаемого теми же двумя солдатами. Мне было приказано снять шляпу и с непокрытой головой идти с ними в судебную залу. Там я получил разрешение присесть на узкое и жесткое сиденье, расположенное напротив стола, за которым важно восседали два монаха. Первый должен был задавать вопросы, а второй — записывать мои ответы на них. Я занял предложенное мне место. Над столом висело распятие — изображение доброго Господа, Спасителя вселенной. Господь пожелал спасти всех людей, однако сидевшие передо мной монахи, судя по всему, преследовали прямо противоположные цели. Какое странное зрелище! Гнусные негодяи, расположившиеся под изображением строгого Судии, символом человеколюбия и добродетели, взятым на вооружение бандой кровожадных преступников! Я находился пред всеблагим Богом и людьми, обагренными кровью, и во имя Бога эти люди, подстегиваемые мерзкой алчностью, задумали меня погубить.

Прежде всего судьи осведомились о моем имени, национальности и профессии. Получив необходимые разъяснения, они потребовали чистосердечно рассказать о причинах, побудивших меня отправиться в кругосветное путешествие. Я решил ничего от них не скрывать. Когда же я завел речь об острове, управляемом величайшим законодателем в мире, они поинтересовались, является ли Заме христианином.

«И даже более того, — с воодушевлением отвечал им я. — Он добрый, справедливый и просвещенный правитель. К тому же он отличается гостеприимством и не бросает в тюрьмы несчастных путешественников, по воле случая попадающих на берега его острова».

Инквизиторы, сочтя мой ответ нечестивым, тут же занесли в протокол эти слова как богохульство.

Затем монах спросил, удалось ли мне окрестить язычника.

«Но почему я должен был его окрестить? — вне себя от гнева отвечал ему я. — Если праведникам и суждено попасть в рай, то Заме наверняка туда попадет, чего нельзя утверждать о людях, слепо преданных пустым условностям, вследствие которых они совершают жесточайшие преступления».

«Еще одно богохульство!»

Указав рукой на распятие, монах задал мне вопрос, считаю ли я Христа нашим спасителем.

«Разумеется, — сказал я. — И если Господь обрушит на кого-нибудь из нас свой гнев, то скорее на тирана, угрожающего честным людям кандалами и темницами, чем на закованного в цепи раба. Бог, на изображение которого вы указываете, был так же несчастен, как и я… Подобно мне, он стал жертвой клеветы и злодейства. Господь меня конечно же оправдает, а вот вам вряд ли удастся избежать его праведного суда».

Услышав такой ответ, инквизитор чуть было не задохнулся от гнева. Отдышавшись, он приказал секретарю суда занести в протокол мое признание в атеизме.

«Наглая ложь! — закричал тогда я. — Утверждаю, что со страхом и благоговением верую в Господа. Я ненавижу лишь тех, кто, прикрываясь его святым именем, преследует людей невинных».

Секретарь, несколько смущенный моим ответом, вопросительно посмотрел на инквизитора…

«Занесите в протокол, — сказал тот, — что слугам священного трибунала было нанесено оскорбление».

«Быть может, ваше высокопреосвященство подумает…» — заметил секретарь по-испански, предполагая, что я не говорю на этом языке.

«Можете написать, что он нас оклеветал», — произнес монах, еще не оправившийся от приступа гнева.

«Мне думается, — сказал я тогда моему жестокосердному судье, — нам не следует ограничиваться допросом за закрытыми дверьми. Вызовите сюда свидетелей, пусть они открыто обвинят меня в предполагаемых преступлениях».

«В трибунале, направляемом Божьим разумом, где царит Святой Дух, никогда не прибегают к очным ставкам, поскольку подобные формальности в этом святом месте становятся бесполезными. Кстати, кому принадлежит золото, которое вы вчера предложили обменять в меняльной лавке?»

«Мне».

«И где вы его взяли?»

«Я получил золото от одного богобоязненного, человеколюбивого друга, который предпочитает не мучить людей, а помогать им».

«Значит, на том острове добывают золото?»

«Нет! — отвечал я без колебаний. Любое мое неосторожное слово могло привести к тому, что на остров, где живет лучший из людей, устремились бы полчища врагов. Разумеется, я бы никогда не простил себе такой ошибки. — Нет, золотые бруски правителю острова дали англичане в обмен на вывезенные оттуда товары».

«И он сделал вам такой дорогой подарок?»

«Поскольку он решил прекратить всякую торговлю с иностранцами, то золото обесценилось, металл этот островитянам теперь совершенно не нужен».

«Не нужен? Сумма, приближающаяся к восьми миллионам!»

Здесь я сообразил, что негодяи успели завладеть всеми моими сокровищами.

Инквизитор продолжал задавать хитроумные вопросы. Искусство следователя заключается в том, чтобы заставить подозреваемого явно противоречить самому себе по ходу допроса. Надо сказать, что слуги кровавого трибунала инквизиции достигли в этом сложном искусстве удивительного совершенства. Но даже сидящие передо мной виртуозы в конце концов были вынуждены признать свое поражение: на все их вопросы я отвечал односложно и не сказал ничего такого, что противоречило первым показаниям.

Монахи пожелали узнать, где находится Тамое, однако мои ответы отличались крайней неопределенностью, и следователи не могли даже сообразить, в какой части океана расположен этот остров.

Допрос прервался. Я потребовал вернуть мне мое состояние. Инквизиторы отвечали, что им сначала необходимо получить дальнейшие разъяснения, узнать, действительно ли золото принадлежит мне, и если подтвердится правомочность моих притязаний, то из общей суммы прежде всего нужно будет вычесть судебные издержки. Затем король Испании снарядит специальный корабль, чтобы убедиться в правдивости сделанных мною показаний. Плавание предстоит длительное и дорого обойдется государству, так что я должен осознать всю ту выгоду, на которую можно надеяться при чистосердечном признании, когда во многих действиях отпадет необходимость и сумма издержек существенно уменьшится.

Отлично понимая то, что меня снова пытаются заманить в западню, я, чтобы не давать более повода к подобным беседам, тут же переменил тему нашего разговора. Пожаловавшись на плохую камеру, я спросил, нельзя ли перевести меня в какое-нибудь лучшее помещение, ведь золото, на которое пока наложен арест, по завершении дела с