Хроники «Бычьего глаза» Том I. Часть 1 - Жорж Тушар-Лафосс

оговорки касательно Людовика ХIII, но и много охранительных условий в интересах Франции. Значит вопреки всякой добросовестности, хвалители власти описали, как самый черный мятеж, восстание под начальством Гастона. Если бы оно и было таково, то король, конечно, весьма навлек его на себя, жертвуя дерзкому слуге всем своим семейством. Но еще повторяем, что нападали не на короля; мщение инсургентов имело целью одного кардинала, да и сам король был бы освобожден при успехе этой партии.

В одной современной рукописи[44] упоминается об известной поездке Монсье в Париж, совершенной в величайшей тайне, в то время, как войска его переходили чрез Бассиньи и Бургундию под командой герцога-Эльбефа, его помощника. Упомянутая рукопись придает чрезвычайно странный повод этой рискованной поездке Гастона: он узнал о возвращении госпожи Шеврёз; небезызвестно ему было, что эта дама только и заботилась о беременности королевы, и Монсье возымел мысль, что герцогиня в стачке с кардиналом легко могла повлиять на отвращение Анны Австрийской – единственный пункт, мешавший Ришельё быть действительным королем. Положительно сделалось известно, что фаворитка, по возвращении имела частые совещания с кардиналом, которых могли подозревать причину; но подозрение это было неверно.

Сообразно с рукописью, которая служит нам руководительницей, он имел совещание с королевой в полночь в беседке сада Валь-де-Граса, куда привела его Бригитта тайком от монахинь. Герцогиня Шеврёз и испанский посланник маркиз Мирбель присутствовали при этом разговоре. Гастон выражался с грубой откровенностью солдата, объявляя и поводы своей экспедиции и рассказывая о своей женитьбе на Маргарите Лотаринской.

– Ваше величество, продолжал они – не можете сомневаться, что судьба ваша не должна измениться, если Бог увенчает успехом мои усилия. Мне будет приятно возвести вас на подобающую высоту и возвратить все отнятое у вас кардиналом. Но когда Провидение не дозволило, чтобы наследник престола родился от моего брата, я хотел бы – извините за резкую откровенность – чтобы этот королевский отпрыск не был чуждым прививком, прищепленным неверными руками к моему праву.

– Монсье, отвечала королева, покраснев: – слова эти слишком выходят из пределов уважения к моему полу, даже и в то время, когда несчастья затмили во мне титло вашей государыни.

– Я кончил этот, неприятный для меня самого, разговор; наконец, мы собрались на это совещание не для обмена нежностей и любезностей. Примите во внимание, что в игре, которую я начинаю, голова моя может подвергнуться страшному риску, и было бы очень неприятно, если бы в то время, когда я буду действовать в ваших интересах, мои собственные потерпели бы вред.

– Право, братец, возразила королева: – ваши слова заставили меня дорого заплатить за услуги, которые вы цените так высоко.

– И, продолжала Мари: – да позволено мне будет добавить то, о чем стыдливость и скромность запрещает говорить ее величеству. Неужели ваше высочество хотите опечатать ложе короля, вашего брата, или узнали достоверно, что небо отняло у Людовика ХIII безвозвратно способность производительности?

– Семнадцать лет прошедшего, герцогиня, верное ручательство за будущее, отвечал Гастон с живостью.

– Вот, монсеньор, уверенность, которая мне кажется слишком смелой, и вы таким непогрешимым взором провидите тайны природы?.. Но, позвольте… все это, вопреки вам, входит в круг тех шутливых мыслей, которые присущи вашему веселому характеру. Позвольте ее величеству верить, что вы хотели позабавить ее немного.

– Но…

– О, не требуйте от нас серьезного внимания! воскликнула Мари с живейшей веселостью.

– Между тем, дело очень серьезно…

– Однако, дело очень серьезно… – Чтобы быть веселым, перебила герцогиня: – таких есть много.

– Осмелюсь, сказал почтительно Мирбель: – вставить и свое слово, ибо королева удостоила меня приглашением. Король, мой государь, вступая в союз с вашим высочеством, не мог согласиться ни на что, могущее оскорбить его августейшую сестру. Однако, слова вашего высочества, сказанные прежде, чем герцогиня объяснила, что это шутка с вашей стороны, могли бы, если бы я передал их графу – герцогу Оливарецу – повести к разрыву между его католическим величеством и вами Но я уже забыл их; договор будет существовать.

– Да, да, я должен сознаться, что хотел пошутить, поспешил сказать Гастон, который узнал всю опасность, угрожавшую его союзу… – Привычка посещать повес заставляет меня иногда забываться и в другом обществе. Но идут лета, и мысль моя созреет…

– Аминь! отвечала фаворитка. Но, послушайте, монсеньер! теперь королева, смеется после того, как дело объяснилось, и будьте уверены, что мы будем молиться только об успехе вашего оружия…

Разговор принял другое направление: Мирбель передал принцу некоторые новые распоряжения своего короля в интересах восстания; Монсье со своей стороны просил посланника сообщить кое о чем своему двору; наконец королева просила Гастона объявить в прокламациях народу и войску, что целью войны было только разрушение кардинальской власти, без всякого ущерба короне. Перед разлукой принц, отведя герцогиню во впадину окна, сказал, пожимая ей руки:

– Прелестная плутовка, вы потешились надо мной, как над мальчишкой; но, ради Бога, не измените мне… Пожалуйста, без Моста Вздохов, в особенности без новых шутовских танцев кардинала… Что же касается до королевской удали, то я охотно примиряюсь с ней… Прощайте, бесенок.

Воспользовавшись остатком ночи, Гастон вышел из Валь-де-Граса, в сопровождении Бригитты, которая не скоро возвратилась к королеве. Эта хорошенькая девушка несколько раз попадалась на дороге принцу и, отправляясь на войну, он не хотел оставить несовершенным ни одного прощанья. Монсье нашел свою свиту за картезианским монастырем. Все всадники сидели на добрых лошадях, которые к рассвету и унесли их далеко от Парижа.

Мало вероятия, чтобы Ришельё знал об этом ночном совещании в беседке; но с некоторых пор Мирбель начал часто бывать у королевы. Это возбудило в кардинале весьма основательные подозрения, ибо ему не было безызвестно согласие, царствовавшее между испанским двором и Гастоном. Мирбеля потребовали в Лувр.

– Господин посланник, сказал ему Людовик XIII грубо и сухо: – я не знал, чтобы на вашей обязанности лежали такие частые свидания с королевой.

– Государь, отвечал дипломат: – я ни в каком случае не должен забывать, что ее величество инфанта, а потому мое уважение…

– Хорошо, маркиз. Ваше уважение, ваше уважение – все это прекрасно, но я желаю, на будущее время, чтобы вы испрашивали аудиенции с нашего ведома каждый раз, когда вздумаете исполнять эти мнимые обязанности к королеве.

– Мнимые, государь!

– Да, я полагаю, что это слово у места. В Испании посланники не входят во дворец, как на мельницу, да и во Франции это не принято; вы насильно ввели этот обычай и я запрещаю его как вам, так и маркизе, вашей супруге.

– Я возвращусь, государь, в свой кабинет и попрошу у вашего величества