Королевские сестры - Виктория Холт

Он знал, что может доверять Бентинку, как никому другому, теперь, когда Марии не стало.

— Ну что, Бентинк, какие новости?

— Одни скорбят по королеве, другие радуются.

Вильгельм кивнул.

Он хотел услышать худшее, поэтому Бентинк не стал колебаться.

— В некоторых тавернах поют якобитские песни. Кричат: «Долой чужеземцев! Долой налоги!»

— Они хотят возвращения Якова? — устало спросил Вильгельм. — Тогда они будут кричать: «Долой папизм». Так что же им выбрать: чужеземцев и налоги, чтобы не пустить его, или папизм, чтобы вернуть? Пусть выбирают.

— Они уже выбрали. Если он вернется, они снова будут кричать на улицах: «Долой папизм».

— А пасквили?

Бентинк кивнул.

Вильгельм протянул руку.

— Хотите взглянуть? Они такие глупые.

Вильгельм взял бумагу и прочел:

Скончалась у Вилли жена?

Как жаль, он остался один.

О, Смерть-разиня, тебя проклинаю,

Ты жену забирая, мужа оставляешь!

Приди, Атропос, со своим ножом,

И соедини мужа с его доброй женой;

И когда от негодяя ты нас избавляешь,

Тысячу благодарностей в ответ получаешь.

Вильгельм скомкал бумагу с кривой улыбкой.

— Так глупо, — пробормотал Бентинк.

— И все же в этих излияниях мы видим настроения народа. Мы никогда не должны закрывать на это глаза, мой друг.

— И вы уже подумали, как лучше поступить?

Вильгельм кивнул.

— Я размышлял о принцессе Анне. Вы знаете, как я ненавижу эту женщину.

Бентинк кивнул, и Вильгельм коротко рассмеялся.

— Так же сильно, как она ненавидит меня. Но эта вражда, конечно, должна закончиться. Все будут смотреть на нее, ибо теперь не может быть никаких сомнений, что она — наследница престола.

Бентинк достаточно хорошо знал своего господина, чтобы понять, что творится у него в голове. Каково его положение теперь, когда Мария мертва? Позволит ли народ ему сохранить корону? Вспомнят ли они, что по прямой линии наследования Анна стоит перед ним?

Если так, то продолжение вражды между ними могло привести к большим неприятностям. За границей и так хватало конфликтов; Вильгельм должен был заключить мир с Анной. Поэтому примирение было необходимо.

***

Томас Тенисон, архиепископ Кентерберийский, просил аудиенции у короля по делу чрезвычайной важности, и Вильгельм приказал немедленно его принять.

Архиепископ был удивлен следами скорби на лице Вильгельма, ибо никогда прежде не видел, чтобы тот выказывал какие-либо эмоции. За всю свою супружескую жизнь он ни разу не показал, насколько сильно любит жену, и в свете миссии архиепископа это удивляло его вдвойне.

— Ваше Величество, — сказал он, — я пришел с неприятным долгом и щекотливой миссией. Молю, простите мою прямоту.

Вильгельм холодно ответил:

— Прошу, продолжайте.

— Королева оставила мне шкатулку, в которой находится письмо, адресованное вам.

— Оставила вам шкатулку! С письмом для меня! Почему оно не было оставлено мне?

— Потому что ее покойное Величество желала, чтобы я передал это вам; там также было письмо для меня, в котором она объясняет содержание своего письма к вам. Она желала, чтобы я усовестил вас и указал на пагубность вашего поведения.

Вильгельм был выведен из себя.

— Это кажется мне и невероятным, и чудовищным.

Глаза архиепископа были так же холодны, как и глаза короля.

— Ее Величество сильно страдала от вашей неверности, и она боится, что если вы продолжите прелюбодействовать, то не будете приняты на небесах.

— Я не понимаю, как…

Архиепископ поднял руку. Вильгельм мог гневаться, но Тенисон был здесь главным. Королева доверила ему спасение души короля, и он собирался исполнить свой долг, как бы сильно он его ни оскорбил.

— Королева, конечно, была права, беспокоясь. Вы подвергаете свою душу опасности, продолжая эту связь.

— Я сам буду отвечать за свою душу, — возразил Вильгельм.

— Перед Богом или перед Дьяволом, — пробормотал архиепископ. — Я оставлю шкатулку вам, чтобы вы могли вскрыть свое письмо.

— Прошу вас.

— Тогда, Ваше Величество, если вы захотите что-либо обсудить со мной, если вам понадобится моя помощь в чем-либо…

— Это маловероятно.

Архиепископ склонил голову.

— В таком случае, с позволения Вашего Величества, могу ли я затронуть вопрос иного рода, касающийся положения скорее мирского, нежели духовного?

Вильгельм кивнул.

— Это касается принцессы Анны. Ваше Величество, несомненно, осведомлены, что многие из тех, кто в прошлом ее игнорировал, теперь стекаются, чтобы засвидетельствовать ей свое почтение.

— Я знаю это.

— И хорошо бы, чтобы народ знал, что Ваше Величество признает ее наследницей престола?

— Это так.

— Народ не примет другого наследника. Если бы вы и ее покойное Величество были благословлены ребенком, все было бы иначе. Но вы не были. — Архиепископ посмотрел с укором, словно предполагая, что бесплодие покойной королевы было наказанием за грехи ее мужа. То, что архиепископ осмелился порицать его таким образом, было показателем настроений в народе. Теперь он намекал, что если Вильгельм женится снова и у него родится ребенок, он не будет принят как наследник престола.

Он это понял, и, конечно, Тенисон был прав.

— Я предлагаю, — продолжал архиепископ, — чтобы я поговорил с принцессой Анной и напомнил ей о ее долге. Я считаю, что примирение между Вашим Величеством и Ее Высочеством не следует откладывать.

Вильгельм ответил:

— Прошу, сделайте это.

И, несмотря на только что перенесенный удар, его дух немного воспрял. Тенисон был честным человеком. Он не одобрял отношений Вильгельма с Элизабет Вильерс и говорил об этом прямо, но в то же время он желал, чтобы ссора с Анной закончилась, что было необходимо для мирного продолжения правления Вильгельма.

Хороший друг, этот архиепископ, хоть и неудобный. Но Вильгельм был достаточно мудр, чтобы знать, что лучшими друзьями короля часто бывают те, кто говорит, что думает, и делает как можно меньше уступок королевскому сану.

Он заперся в своем кабинете и вскрыл письмо. Читая его, он едва мог сдержать слезы. Теперь, когда ее не стало, он понимал ее так, как не понимал никогда при жизни. Она постоянно знала о его неверности, и все же редко подавала вид, внешне смиряясь, ведя себя так, словно этого не существовало, в то время как это отравляло ей жизнь. Бедная, глупая Мария! Отважная, умная Мария! Он считал ее проще, чем она была на самом деле. Он вспомнил, как она сидела у зажженной свечи и перебирала бахрому, потому что у нее болели глаза; он видел, как она поднимала на него взгляд, улыбаясь нежно, лучезарно,