Королевские сестры - Виктория Холт

Когда к ней вошли фрейлины, она сказала:

— Не подходите ко мне, но позовите доктора Рэдклиффа.

Когда пришел доктор Рэдклифф, он сказал, что у нее корь.

Весть о том, что королева больна, быстро разнеслась по дворцу.

***

В Беркли-хаусе Сара почувствовала, словно в нее вдохнули новую жизнь. Королева больна. Корь, говорят. Но так ли это? Врачи, желая подбодрить больного и не сеять панику, иногда говорили «корь», когда имели в виду «оспу».

Если это оспа, она не выживет. Она недостаточно сильна. Она слишком толста, и к тому же недавно страдала от лихорадки. У нее нет ни единого шанса.

Великий час, возможно, близок, ибо если она умрет, оставит ли народ Вильгельма? А если нет, то настанет черед Анны.

Сара подошла к своей госпоже, лежавшей на кушетке. Она нахмурилась. Анна и сама была в плачевном состоянии; за последний год она так сильно страдала от подагры и водянки, что едва могла ходить, и ее приходилось повсюду носить. Она была огромна, а очередная беременность делала ее еще тучнее и немощнее.

— Миссис Морли слышала новости?

Анна выглядела удивленной, и, поскольку она очевидно ничего не знала, Сара не теряя времени рассказала ей.

— Рэдклифф говорит, корь, но этот человек — дурак. Судя по тому, что я слышала, это оспа.

— Оспа!

Сара нетерпеливо цокнула языком.

— Вы ведь понимаете, что это может означать, миссис Морли?

Анна выглядела встревоженной. Затем она сказала:

— Конечно. О, боже, мы должны действовать быстро.

— В данный момент мы мало что можем сделать, миссис Морли, кроме как набраться терпения.

Но Анна не слушала.

— Мой мальчик должен немедленно покинуть Кэмпден-хаус. Если в Кенсингтоне оспа, он может быть в опасности.

***

Если доктор Рэдклифф диагностировал корь, то доктор Миллингтон не мог с ним согласиться.

У королевы оспа, сказал доктор Миллингтон, и Мария поверила ему.

Она заверила их, что чувствует себя немного лучше, и в ту ночь отпустила своих фрейлин.

— Если вы мне понадобитесь, — сказала она, — я позову. Если не позову, я хочу, чтобы меня оставили в покое.

Оставшись одна, она встала и, взяв шкатулки, в которых хранила свои дневники и переписку, села за стол. По ее приказу зажгли много свечей, и лист за листом она уничтожала все, что писала в своих дневниках, письма, полученные от Вильгельма во время его походов, письма от отца и Фрэнсис Эпсли; она не хотела, чтобы кто-то копался в ее жизни, ибо в своих дневниках она слишком откровенно писала о своих отношениях с другими. Она всегда собиралась уничтожить эти бумаги в последний момент; и она верила, что этот момент настал.

Она просидела так всю ночь, перечитывая письма, которые воскрешали в памяти так много событий ее жизни. Они пробуждали воспоминания о страстной молодой девушке, которая нежно любила другую женщину, прежде чем ее по государственным соображениям втиснули в брак; о браке по принуждению, который она изо всех сил старалась превратить в совершенный союз; о любви, которую она могла бы питать к двоим мужчинам, Монмуту и Шрусбери, но которая так и не была ей дана, а лишь снилась.

— Моя жизнь была похожа на череду снов, — сказала она вслух, — и никогда не было легко понять, где заканчивается мир грез и начинается реальность. А теперь уже слишком поздно это выяснять.

Она думала о Вильгельме, который с пятнадцати лет властвовал над ее жизнью. Это означало восемнадцать лет. Восемнадцать лет с Вильгельмом, и они так и не узнали друг друга. Она представила себе эти восемнадцать лет. Она видела себя танцующей с Монмутом, умоляющей Шрусбери принять должность, предлагающей ему герцогство и Орден Подвязки. И она видела Вильгельма, крадущегося по черной лестнице в покои фрейлин, чтобы быть с Элизабет Вильерс, видела его преданность Бентинку и Кеппелу.

«Возможно, — подумала она, — лучше было бы искать правду, а не создавать мечты».

Она улыбнулась пеплу. Прошлое теперь было мертво, и никто не прочтет правду через нее.

Но об одном она забыла. Вильгельм и Элизабет Вильерс! Она считала, что близка к смерти, но все думали, что первым уйдет Вильгельм. Он харкал кровью, страдал от постоянных болей, и его астма была опасна. Он мог умереть внезапно.

Она подумала о том, что он умрет с грехом прелюбодеяния на душе.

Она напишет ему, будет умолять его покаяться в своем грехе и предупредит, что есть только один способ надеяться на прощение — не грешить более.

Писать ей всегда было легко, вот почему за эту ночь пришлось так много сжечь. Теперь ее перо плавно скользило по бумаге. Она, конечно, знала о его прелюбодейной связи с Элизабет Вильерс и умоляла его не идти на смерть с этим пятном на душе, иначе, она боялась, он не будет принят на небесах. Он должен покаяться. Она умоляла его об этом. Он должен оставить эту женщину. Она сама знала о его прелюбодеянии всю их супружескую жизнь, и это причиняло ей великую боль. Он должен покаяться сейчас. Она собиралась положить это письмо в шкатулку, которую доверит архиепископу Кентерберийскому. И вместе с ним она напишет самому архиепископу, изложив содержание письма. Тогда Вильгельм должен будет обратить на это внимание. Это был единственный способ спасти его душу.

Она писала долго и страстно и вложила письмо в шкатулку, которую адресовала Томасу Тенисону, архиепископу Кентерберийскому, а на конверте написала: «Не вручать, кроме как в случае моей смерти».

Затем, измученная, она легла в постель. Утром ее состояние ухудшилось.

***

К Саре вернулась вся ее прежняя энергия. Глостер теперь был с матерью в Беркли-хаусе, и Анна постоянно наблюдала за ним, боясь, что он мог заразиться.

Он ходил по дому и задавал вопросы. Как королева? Почему она не хочет его видеть?

Мать объяснила, что она больна.

— Больнее, чем вы? — спросил он.

— Гораздо больнее, — ответила она.

Он грустно посмотрел на нее, склонив свою большую голову набок.

— Бедная мама, — сказал он. — Бедная королева!

Повсюду царило возбуждение. Слуги в Беркли-хаусе, знавшие слуг в Кенсингтонском дворце, обсуждали последние новости.

Сара не могла сдержаться; она сидела у кресла Анны и настойчиво обсуждала важность всего происходящего и возможные последствия, если Мария умрет.

— Вам следует написать ей сейчас, — советовала Сара. — Вам следует, если понадобится, увидеться с