Королевские сестры - Виктория Холт

Вильгельм хмыкнул, и они вместе отправились в сады, где Глостер уже выстроил свои войска в полной готовности.

Глостер отдал честь королю и королеве и проводил их со свитой на трибуну.

— Какие у вас гвардейцы! — заметил он. — Когда-то у моей мамы тоже была гвардия. Почему теперь ее нет?

Наступило короткое молчание. У мальчика определенно была привычка задавать неудобные вопросы. Затем королева быстро сказала:

— А я, признаться, всегда рада сбежать от гвардейцев и формальностей. Скажи мне, вы собираетесь стрелять из пушки?

Глостер на секунду задумался, и Мария поняла, что он мысленно сделал пометку о ее ответе. Вероятно, позже он захочет узнать, почему она не желает обсуждать отсутствие гвардии у его матери.

Он повернулся к Вильгельму.

— С позволения короля, могу ли я выстрелить из пушки?

— Разрешение даровано, — ответил Вильгельм, и Мария снова была счастлива.

— Надеюсь, король проинспектирует мои войска, — сказал Глостер. — Я заверил их, что это будет великая честь.

К восторгу Марии, Вильгельм выразил готовность проинспектировать войска и исполнил эту роль так серьезно, словно это был настоящий военный смотр.

Глостер прошел с королем вдоль рядов мальчиков, стоявших по стойке смирно, с игрушечными мушкетами на плечах и деревянными саблями на боку. Нелепое зрелище, могли бы подумать некоторые, — мальчик с огромной головой и маленькими ножками, которые, казалось, едва его держат, отчего он словно пошатывался, и Вильгельм, сутулящийся, с огромным париком, перевешивающим его тело. Они могли бы быть отцом и сыном, подумала Мария, и как чудесно было бы, если бы так и было.

Затем выстрелили пушки; их было четыре, но четвертая дала осечку, и сработали только три. Глостер был очень удручен.

— И надо же такому случиться в день парада, когда сам король инспектирует мои войска! — простонал он. — Вот горе-то!

Вильгельм ответил, что пришлет пушку взамен той, что не сработала, и Глостер успокоился.

— Мой дорогой король, — сказал он, — вы получите обе мои роты вместе со мной, чтобы служить вам во Фландрии.

Вильгельм серьезно поблагодарил его, и, глядя на них, Мария чуть не плакала от радости, ибо никогда бы не поверила, что Вильгельм способен на такое притворство.

«Это один из самых счастливых моментов в моей жизни», — сказала она себе.

***

В мае Вильгельм готовился к отъезду во Фландрию, и Мария решила проводить его до Кентербери.

Поскольку погода не позволяла Вильгельму пересечь Ла-Манш, они решили остаться на некоторое время в Кентербери, и Мария была рада этой недолгой передышке.

Ей казалось, что впереди ее ждут лишь эти разлуки, означавшие долгие периоды тревоги, когда ей в одиночку придется нести бремя верховной власти. То, что министры восхищались ею и уважали, было некоторым утешением; и она могла опереться на Шрусбери. Но ее отношения с ним были несколько натянутыми, ибо она не могла оставаться равнодушной в его присутствии, и где-то в глубине души таилась мысль, которую она гнала от себя. Был человек, которого она могла бы полюбить. Так было с Монмутом; и если бы она полюбила одного из них, какой иной была бы ее жизнь по сравнению с той, что она делила с Вильгельмом.

Ей было тридцать три, что, в конце концов, не так уж и много, но она была угнетена грузом ответственности, и было тревожно признаваться себе, что у нее никогда не было возлюбленного.

Эти мысли подавлялись прежде, чем успевали оформиться. Обрывки разочарования и досады тонули в идеалах, требовавших, чтобы она принимала свой союз с Вильгельмом как совершенный брак.

Ей казалось, что он тянется к ней больше, чем когда-либо прежде. Неужели он восхищался тем, как она правила в его отсутствие, и тем, что ее министры это одобряли? По правде говоря, она считала, что они рады отъезду Вильгельма, ибо предпочитали служить ей. Вильгельм это понимал, и это его не радовало. «Это естественно, — поспешила она заверить себя, — ведь он мужчина, он господин, и он всегда боялся, что его будут считать всего лишь ее консортом».

Но он отвернулся от Бентинка ради Кеппела; могло ли случиться так, что он отвернется и от Элизабет Вильерс — ради жены?

Он стал менее раздражителен, обращался с ней с большим уважением, был вынужден обсуждать с ней государственные дела; и ему нравилось гулять, опираясь на ее руку, по садам Кенсингтона, говоря о планах перестройки, которые, казалось, никогда не закончатся.

Казалось, он смирился с тем, что не сможет завоевать любовь этого чуждого ему народа, и не делал для этого никаких попыток.

В тот самый день, проезжая через Кентербери, он упустил возможность расположить к себе людей. Зная, что он будет ехать этой дорогой, они собрали цветы из своих садов, чтобы украсить Хай-стрит, и несколько мальчишек из окрестностей кричали «Да здравствует король Вильгельм!», когда его карета проезжала мимо; они бежали рядом, выкрикивая приветствия.

А Вильгельм, вместо того чтобы поклониться, улыбнуться и показать свое удовольствие, смерил их хмурым взглядом.

— Довольно, — сухо сказал он.

Они отстали от кареты, сначала пав духом, но позже их уныние сменится угрюмой обидой.

Что за король! Эти мальчики помнили рассказы о королевских выездах. Добрый король Карл всегда знал, как угодить народу. Вильгельм, казалось, не понимал, что всякий раз, когда будет упоминаться его имя, эти мальчики будут вспоминать кислое лицо в окне кареты, ворчащее: «Довольно!»

Вскоре после этого они отправились в Маргейт, и там она снова попрощалась с мужем.

***

Через несколько недель после отъезда Вильгельма пришла весть о провальной экспедиции против Бреста, где было потеряно много жизней.

Сара выслушала новость молча. Еще одна неудача Вильгельма! Она считала, что приложила к этому руку, ибо слышала от Джона, что экспедиция готовится, и написала об этом своей сестре Фрэнсис, леди Тирконнелл, которая находилась во Франции с Яковом и его изгнанным двором. Если элемент внезапности был устранен, то вряд ли экспедиция могла увенчаться успехом.

«Что ж, — подумала Сара, — у меня нет причин быть благодарной этому королю или королеве».

Убедив себя, что приложила руку к этой катастрофе, она ощутила прилив огромной власти, в последнее время ее покинувшей.

Анна становилась все скучнее; она была полностью поглощена сыном, и это сближало ее с Георгом. Что до Старины Эстильпосибль, то он был еще большим занудой, чем его жена.

«Я сойду с ума, если скоро что-нибудь не случится», — подумала