Молот шотландцев - Виктория Холт

— Разве вы не поняли, что для меня нет ничего невозможного?

— Я начинаю это понимать.

— Ах, вам еще многому предстоит научиться, Ральф де Монтермар.

— А когда мы поженимся, что, по-вашему, сделает король?

— Он будет метать громы и молнии и грозить отречься от меня. Может быть, он бросит тебя в темницу. Ты боишься? Ты отступишь?

— Я никогда не отступлю.

— Это хорошо. Мне никогда не был нужен трус. Я хочу жить смело… свободно. Не бойся, король нежно меня любит. Он никогда не будет долго на меня сердиться. И если вы будете мне угодны, и я захочу, чтобы моего мужа вызволили из холодной сырой темницы, я попрошу его, и мне его отдадут.

— А что, если к тому времени ваш муж перестанет вам угождать?

— Ему придется позаботиться о том, чтобы и дальше угождать мне… как сейчас.

Они любили друг друга снова и снова.

«Вот это жизнь, — подумала Джоанна. — Конечно, именно этого я всегда и хотела».

***

Когда, по мнению Джоанны, прошло достаточно времени, она и Ральф де Монтермар тайно обвенчались. Она была в восторге от своей свадьбы, и сопутствующие интриги очень ее волновали, но, когда дело было сделано, она забеспокоилась, как сообщить новость отцу.

Она знала, что в это время его самого тяготили заботы. Он думал о женитьбе и, право, был совершенно очарован Бланкой Французской; говорили, что при упоминании ее имени его глаза загорались от удовольствия, а в голосе появлялась необычная теплота. Она была молода и прекрасна, и он хотел на ней жениться. В то же время он много думал о покойной королеве, которой, как он всегда говорил, будет вечно верен. Он был человеком, который не любил нарушать свое слово.

Была и еще одна забота, которая его глубоко тревожила. Он беспокоился о своей старшей дочери — его дорогой Элеоноре, ныне герцогине де Бар-ле-Дюк, которую, как считали некоторые, он до своей одержимости Бланкой любил превыше всех на свете.

В замке Бар-ле-Дюк дела шли скверно. Во время войны Эдуарда с королем Франции муж Элеоноры, как и следовало ожидать, выступил в полную поддержку своего тестя, и, поскольку его владения находились так близко к Франции, это было чрезвычайно полезно для Эдуарда. Эдуард, разумеется, снабдил его оружием и деньгами, и герцог попытался захватить Шампань — замысел, который Эдуард одобрял, так как ее захват означал бы возвеличивание его внука.

Шампань, однако, по праву принадлежала королеве Франции, носившей титул графини Шампанской. Она была в ярости от того, что она назвала дерзостью герцога де Бар-ле-Дюк, и собрала все силы, какие только могла, а силы эти были немалые, чтобы выступить против герцога.

Исход был губительным… для герцога.

Его войско было разбито, а сам он взят в плен. Не удовольствовавшись этим, мстительная королева приказала заковать его в кандалы и бросить в темницу в Париже. Король Франции, однако, умерил пыл своей жены, и, хотя он и согласился, что герцог должен оставаться в плену, он счел, что с ним следует обращаться с бо́льшим достоинством, и — возможно, его родство с королем Англии делало это благоразумным — герцога перевели в более удобную тюрьму в Бурже. Но король Франции твердо решил не даровать герцогу свободу, так как тот лишь воспользуется ею, чтобы служить королю Англии против Франции.

Так Элеонора осталась одна в замке Бар-ле-Дюк, не зная о судьбе любимого мужа, оберегая маленького Эдуарда, своего сына, и Джоанну, свою дочь, и каждый день гадая, что с ними станется.

Эдуард был вне себя от тревоги за нее и замышлял встречу. Он хотел, чтобы Элеонора приехала в Гент, где он мог бы с ней увидеться, чтобы они могли быть вместе и обсудить ее будущее.

Джоанна же размышляла, стоит ли, учитывая заботы короля, обрушить на него весть о своем замужестве, или же, терзаемый тревогами, он еще сильнее разгневается на нее. На кону стояло многое, говорила она Ральфу. Он мог конфисковать их владения. Мог бросить Ральфа в темницу. Невозможно было предсказать, как он поступит. Он был снисходительным отцом, но обладал пресловутым нравом Плантагенетов, и, хотя он и держал его в узде, в гневе он был страшен.

После долгих раздумий Джоанна решила, что неплохо было бы пустить слух, будто они с Ральфом влюблены и подумывают о браке. Так можно будет увидеть, как на это отреагирует король, и, если он отнесется к этому легко, они смогут явиться с повинной. С другой стороны, если он придет в ярость, они смогут затаиться и позволить ему думать, что дело сошло на нет.

Король как раз размышлял о своих бедах и о злоключениях старшей дочери, когда до него дошел этот слух.

— Ложь! — вскричал он. — Она бы не посмела.

Он был в ужасе. Он как раз думал, что Джоанна не из тех женщин, которым следует оставаться незамужними, и уже некоторое время обдумывал предложение от графа Савойского, который прощупывал почву насчет брака между ним и овдовевшей дочерью короля.

Он вспомнил, как она уговорила его пожаловать рыцарское звание Ральфу де Монтермару, и ярость его возросла. Конечно, у слуха были основания. Он вспомнил, как она улещивала его, как заставила забыть о долгах покойного мужа, как казалась такой счастливой рядом с ним и черпала такое утешение в его присутствии. И все это время она замышляла его обмануть!

Элеонора никогда бы так не поступила. Ни Маргарита, ни Мария, ни Елизавета. Джоанна была другой. Рожденная на чужбине, проведшая первые годы жизни с бабушкой, Джоанна была другой… обманщица… сирена. Но он преподаст ей урок.

Он послал за двумя своими рыцарями и выкрикнул им приказ.

— Немедля ступайте, — вскричал он, — и конфискуйте моим именем все земли и владения графини Глостер.

Сам тот факт, что он назвал ее графиней, а не принцессой Джоанной, своей любимой дочерью, был весьма красноречив.

Они колебались.

— Ступайте, — прокричал король. — Разве вы меня не слышали?

И они уехали.

***

Джоанна была в отчаянии. Так вот как он повел себя, услышав слух о том, что она подумывает о браке. Что же он скажет, когда узнает, что дело уже сделано?

— Мы должны действовать с величайшей осторожностью, — сказала она Ральфу. — Возможно, нам следует на время расстаться.

Ральф ответил, что скорее встретит любую опасность, чем пойдет на это, и опасность, казалось, лишь усиливала их страсть.