Книжный магазин в Мейфэре - Элиза Найт

движении она стонала, а порой кричала. Ма не находила себе места на протяжении всей поездки, о чем мне поведала Дебора, которую мама взяла с собой для поддержки. Я не вызвалась сопровождать Юнити. По моему мнению, она не заслуживала возвращения в страну, которую предала. Я порадовалась бы, если бы она осталась в Мюнхене, а еще лучше – отправилась бы в один из трудовых лагерей, куда, как мы думали прежде, ее должны поместить.

Как будто моя семья мало натерпелась из-за возвращения Юнити в Англию, так еще и сломались автомобили, на которых все планировали вернуться в Уэст-Уиком. Похоже, их нарочно вывели из строя. А пока машины ремонтировали, маме с моими сестрами пришлось заночевать в Кенте, и все это время пресса не давала им покоя. Ма даже предложили 5000 долларов за эксклюзивное интервью, но она отказалась.

Жаль, что я не поехала с ними. За такие деньги я дала бы интервью кому угодно. Правда, я быстро раскаялась в подобных мыслях. Но не потому, что жалела Юнити, а потому, что это отвратительно – пасть настолько низко, даже сильно нуждаясь.

Не добившись интервью от нашей семьи, пресса начала сочинять собственные истории. Юнити прибыла на носилках, и Ма позаботилась о том, чтобы она выглядела достойно. Сестра сидела в постели, причесанная и закутанная в одеяло до самого подбородка. Но репортеры заявили, что, судя по виду, Юнити вовсе не инвалид. И обличали ее как предательницу, пытающуюся избежать наказания.

Однако я знала, что она не притворяется. Дебора писала мне о том, что Юнити сильно изменилась, буквально впала в детство из-за пули в мозге. Но когда я при встрече заглянула ей в глаза, то увидела: в ней осталось что-то от прежней упрямой девушки.

К тому времени, как я добралась домой с рынка, щеки, вспыхнувшие от столкновения с Аделаидой, побледнели от ужасного холода. Встретившая меня на кухне Глэдис забрала пустую корзинку. Сигрид сбежала обратно в Россию. Англия не желала иметь ничего общего с большевиками. Британцы в большинстве своем не проводили границы между русскими коммунистами и некоммунистами. К счастью, в Лондон вернулась Глэдис. Правда, она могла работать всего несколько часов в день, поэтому мне приходилось самой ходить за покупками.

– У них уже кончились продукты? – Глэдис нахмурилась, заглянув в пустую плетеную корзину, потом перевела на меня изучающий взгляд умных карих глаз.

– Да, – солгала я, чувствуя себя виноватой. – Я прекрасно обойдусь тостами и яйцами на ужин.

Глэдис щелкнула языком – так же делала няня Блор, когда я входила в дом, не сняв грязную обувь.

– Скоро хлеб и яйца тоже будут продавать по карточкам, миссис Родд.

– Я заведу кур. Моя мама научила меня их выращивать. Я знаю все и о насесте, и о корме. Такие вещи не забываются.

Мне удалось произвести впечатление на Глэдис, хотя я к этому не стремилась.

– Я схожу завтра, – сказала она. – Может быть, нужно купить что-нибудь еще? Как вы думаете? Чай? Муку?

– Хорошая идея.

– Вы, конечно, слышали, как трудно приходилось всем в Первую мировую войну? – Глэдис поставила кастрюлю на плиту, затем наполнила чайник водой.

Я в самом деле слышала об этом. Помню, Ма сетовала на проблемы с оливковым маслом и обувью. Мне они казались пустяком, так как я была тогда ребенком.

Я задержалась в холле, чтобы погладить собаку, а потом поднялась по лестнице. Пока я переодевалась в форму, мои мысли обратились к Аделаиде – и к персонажу из «Пирога с голубями», который оказался очень похож на нее. Вероятно, она давно занимала значительное место в моей голове, просто я не признавалась себе в этом.

Размышления прервал вой сирены, возвестившей о воздушном налете. Я поспешила вниз по лестнице, чтобы собрать собак и Глэдис и укрыться в бомбоубежище Андерсона во дворе. Правда, эти сигналы тревоги мне уже осточертели. Нас изводили сиренами, не позволяя расслабиться, но ничего не происходило.

– Держите крепче, – предупредила я, передавая Глэдис поводки собак. – Мне нужно на свой пост.

– Вы не останетесь в бомбоубежище?

Я взглянула на затуманенное небо и серебристые воздушные шары, то скрывавшиеся в облаках, то выныривающие из них.

– Это очередная учебная тревога. А я не хочу опоздать – вдруг там понадоблюсь.

– Тогда я тоже не собираюсь здесь сидеть, – Глэдис вылезла из металлического укрытия, наполовину погребенного под землей. Она стояла, уперев руки в бока. Темные локоны выбились из пучка и развевались на ветру, прищуренные карие глаза смотрели с вызовом. – Мне нужно стирать.

– Хорошо. Но если моих собак разбомбят немцы, я вам этого никогда не прощу.

– Я сама себе не прощу.

Я поцеловала на прощание своих любимцев, снова посоветовала Глэдис укрыться в бомбоубежище и ушла.

Сирены продолжали выводить свою песню, то затихая, то взвывая громче. Я бежала по улице, пробираясь сквозь толпу, которая спешила в бомбоубежище. Прибыв в Паддингтон с бешено колотящимся сердцем, я спустилась в подвал. Дамы из ПВО, включая Софи, собрались вокруг радиоприемника и слушали его треск.

Некоторые сильно волновались и заявляли, что любую тревогу нужно считать настоящей, пока не дадут отбой. Но сирены быстро утихли, и по радио подтвердили, что это была лишь проверка, как я и думала.

– Ну, как ты? – спросила Софи. Мы не виделись почти неделю.

– Как видишь, прекрасно, – усмехнулась я.

– Нам нужно сфотографироваться. Вдвоем, в форме, – она отдала мне честь и рассмеялась.

Мне вдруг вспомнилось лицо Юнити на киноэкране. Я так пока и не сказала Софи, кто я. Может, она уже вычислила меня? Было бы хорошо, ведь это означало бы, что она не изменила своего мнения обо мне из-за моей семьи. И все же я с трудом сглотнула, прежде чем ответить:

– Почему бы и нет.

– Или сходим на танцы?

Прежде я танцевала только в таких местах, как «Кафе де Пари», «Ритц» и «Савой». И догадывалась, что Софи они не знакомы.

– С удовольствием, – я тосковала по прежним дням.

– Ладно, я пойду… Это лицо не становится красивее, если не прилагать усилий. – Софи дотронулась до губ, накрашенных красной помадой, поправила булавку в виде ириса и помахала на прощание.

Когда она ушла, я поймала себя на том, что касаюсь пальцами своих бледных губ. И вдруг почувствовала себя очень старой и очень усталой.

В конце смены я надела пальто и, выходя из душного подземелья, вдруг увидела своего брата, который ждал у двери.

– Добрый вечер, – подмигнув, он предложил мне руку.

– Чему обязана такой честью? – осведомилась я, взяв Тома под локоть.

– Случайно проходил мимо. И подумал, что лучше провожу тебя, чем буду воображать, как ты в темноте