Хроники «Бычьего глаза» Том I. Часть 1 - Жорж Тушар-Лафосс

эмиграции Монсье, не компрометировал Анны Австрийской, и потому составлял в этом случае важный нерешенный пункт. По зрелом обсуждении Ришельё сделал из этого заговора второстепенное средство, и решился только воспользоваться им для предлога к более серьезному заговору, который должен был погубить королеву. Таков был тайный повод поездки в Бретань: кардинал-герцог думал не без основания, что Монсье воспользуется этим обстоятельством для выполнения своего замысла, а как его эминенция не спускал глаз с поступков принцев, то и был уверен, что держал в руках главную часть интриги.

Кардинал чувствовал, что в таком деле ему был необходим агент в роде Лафейма; он велел выпустить его из Бастилии и дал ему шампанское интендантство, остававшееся вакантным, и гнусный этот человек сделался еще преданнее своему суровому, но щедрому патрону. Двор отправился в Нант.

Король, королева, министры, важные сановники и все почти придворные отплыли по Луаре на судах, нарочно построенных для этого случая и отличавшихся необыкновенным великолепием. Они были тщательно раскрашены, как изнутри, так и снаружи; скамейки вызолочены, под ногами разостланы дорогие турецкие ковры с яркими узорами. На каждой лодке сделан был обширный балдахин из малинового бархата, поддерживаемый двенадцатью стройными колонками в мавританском вкусе, пространство между которыми задрапировывалось с помощью больших золотых желудей занавесками из малинового же бархата с золотой бахромой. Матросы были в дорогих венецианских уборах. На королевской галере помещалось двадцать четыре музыканта, по двенадцати со скрипками и столько же с трубами.

Действительно было великолепно шествие этих галер, блиставших пурпуром и золотом между берегами реки, покрытыми богатством, менее обольстительным, но более полезным. Если изящная флотилия поражала взор своею подвижной роскошью, то пловцы восхищались этими дивными берегами, на которых подымалось уступами, покрытыми зеленью и цветами, богатство щедрой природы. Утренний ветерок доносил до путешественников аромат этой прелестной растительности и дополнял наслаждение. По временам на холмах появлялись феодальный развалины или остатки римских построек, напоминая, что берега Лоары во всех веках имели почитателей. Чаще хорошенькие беседки, построенные на косогоре, выказывались из густых виноградников и дым, выходивший легкими полупрозрачными столбами из труб домов, разбегался в воздухе.

Двор проплыл, не останавливаясь, мимо стен Блоа. Только при виде старого замка, где пролилась кровь Гиза, итальянка Мария глубоко вздохнула и сжала руку девицы де-Готфор. Королева-мать взглянула на Людовика XIII, который немедленно опустил глаза.

Вечером, на ночлеге в готической комнате замка Амбоаз, Мария Медичи заговорила о Блоа со своей фрейлиной.

– Какую минуту напомнил мне вид его, сказала она вздохнув: – и сколько я имею поводов думать о нем с величайшим волнением. Садитесь, милая, возле моей постели, и я вам расскажу, как около восьми лет тому назад я избавилась от плена, в котором заставил меня томиться сын мой. Герцог Эпернон, который всегда преданно служил мне (новый вздох королевы), дал мне знать, что два дня ожидал меня в Венском[24] предместье, и предложил довериться дворянину, подателю его записки, с которым я должна была условиться о своем побеге. Униженная таким прискорбным положением, после того, как несколько лишь месяцев назад я бесспорно царствовала во Франции, я решилась выйти из него во что бы то ни стало, отдавшись на волю Провидения. И так в полночь, сопровождаемая только молодой и отважной женщиной, которая несла мой шкатулку с драгоценностями, я не без опасности для жизни спустилась в ров на простынях, связанных вместе и прикрепленных к окну. Во рву лестницу держал другой дворянин, поставленный там с этой целью. Переправившись через ров, я быстро пошла через мрачный, молчаливый город, волнуемая неописанным страхом. Перед мостом, когда я шла рядом с посланцем д’Эпернона, один из моих собственных слуг, немного подгулявший, остановился передо мной и, положив руку мне на грудь, сказал: «Вот проказница, которая по-видимому не любит сидеть дома по ночам». – «О, сказала я своему спутнику, прибавляя шагу: – этот весельчак принимает меня за разгульную женщину[25]». За мостом мы встретили епископа Тулузского, теперь кардинала Ла-Валетта, который отвел меня к своему отцу Эпернону. Мы начинали радоваться этому неожиданному благополучию, когда мне пришла мысль справиться о моей шкатулке. Дама, которой она была вверена, теперь только осмотрелась, что где-то в страхе потеряла ящичек, стоивший более трех миллионов. Несмотря на то, что промедление могло быть для нас очень опасным, дворянин воротился и к неописанному счастью нашел на краю рва мою шкатулку, серебряные украшения которой заметил при лунном свете. Я удалилась сперва в Лош, а потом в Ангулем, где познакомилась с Лионским епископом[26], который со временем должен был оказаться неблагодарнейшим и гнуснейшим из людей.

Окончив повествование, Мария Медичи вздохнула еще раз и прибавила, обращаясь к девице де-Готфор:

– Теперь, моя милая, ложитесь спать. Не нахожу слов для похвалы вам за то, что вы питаете такое глубокое недоверие к мужчинам. Держась вдали от них, сердце ваше может быть лишается некоторых сладостных порывов, но душа ваша сохраняет настоящее благополучие.

Между тем Гастон думал привести в исполнение свой замысел бегства, о котором беседовал с друзьями каждый раз на ночлегах. Принц открыл свое намерение герцогам Лотаринскому и Савойскому, отъявленным врагам кардинала, который их унизил, – от которых и получил благоприятный ответ. Они предложили ему сперва убежище, а потом помощь вооруженной силы. Тур казался самым удобным пунктом для побега: справа пролегала дорога в Мэн, откуда можно было проехать в Нормандию, Пикардию и Лотарингию, образуя ком снега из недовольных владельцев; слева сходились южные дороги, ведущие в Савойю или Каталонию, где можно было собрать других врагов двора, кальвинистов. Но настала пора действовать, и сторонники Монсье думали об этом.

Вот распределение обязанностей заговорщиков: граф Рошфор и маркиз Пюилоран, как исполнители; Колье – как советник; граф Шалэ – для сношений с Монсье, который должен был оставаться при короле до последней минуты. Они рассуждали о таких важных предметах обыкновенно в гостиницах и считали себя в безопасности, вдали от ушей, подкупленных кардиналом.

Однажды вечером на берегу Лоары, милях в шести пониже Тура, которого только высокая церковь виднелась еще в голубоватой дали, Пюилоран, Рошфор и Колье зашли в убогую гостиницу. Случай казался благоприятным в ту же ночь броситься в Перш, и они остановились лишь для того, чтобы отправить посланца к Шалэ. В этот день Кольё, готовясь в поход, явился в костюме всадника, который был встречен в удвоенной веселостью, вызванной его появлением. На нем был серый суконный кафтан, поверх которого пристегнута на перевязи самая заржавленная шпага, какую только можно найти на толкучке. Желтые кожаные сапоги спереди