Хроники «Бычьего глаза» Том I. Часть 1 - Жорж Тушар-Лафосс

– Нет, не довольно, граф, для спасения вашей жизни: если, по всем вероятиям, его эминенция узнает об этом заговоре, вы рискуете головой за одно только недонесение. Вы можете надеяться на спасение только после искреннего и полного признания.

– Подумали ли вы, Валансе? Как, мне сделаться доносчиком!

– Вы хотите сказать объявителем… Притом к чему такая щекотливость в этом открытии? Какой опасности подвергаются тут принцы крови? Легкому выговору, быть может, король немного надуется… Вы можете быть осторожны относительно имен других заговорщиков. Поспешим сию минуту к его эминенции; я боюсь, чтобы завтра не было поздно, и что луч блестящей фортуны, сверкающей перед вами, если вы спасете человека, могущество которого безгранично может, с потерей случая, исчезнуть навсегда.

С этими словами кардиналист увлек Шалэ в Малый Люксембург; они прибыли в тот момент, когда Ришельё собрался выезжать в замок Флёри, так как Людовик был уже в Фонтэнебло. Министр, войдя в кабинет для приема двух вельмож, пригласил их сесть с той изысканной вежливостью, в которой притворялся всегда, если считал удобным не выказывать презрения к посетителям; сам он опустился в свое широкое кресло, потом сложив руки и закрыв глаза, по своей лицемерной привычке, он слушал сообщение обер-гардероб-мейстера.

При первых словах Шалэ, кардинал раскрыл паза; не выразив испуга, лицо его нахмурилось; горькая улыбка слегка подернула его губы под седеющими усами.

– Я вам очень благодарен, сказал он ласково: что вы уведомили меня об этом заговоре, о котором я уже кое-что слышал: отняв у вас мысль, участвовать в нем, небо явило вам свою бесконечную благость; измена не опозорит вашего славного имени.

– Мессир Валансе озаботился ободрить меня на мой настоящий поступок, отвечал Шалэ, которому хотелось, чтобы и его другу Ришельё был благодарен за советы.

– Я всегда уважал мессира Валансе сказал его эминенция. – Увы, господа: если бы только опасность угрожала собственно мне в этом деле, продолжал смиренно прелат: – я не знаю, заботился ли бы я о моей жизни, самой несчастной, ибо все мои усилия, самые священные намерения в службе короля приобрели мне только врагов… Но эти знатные преступники угрожают славе его величества, спокойствию государства. Тем не менее, прибавил Ришельё, поднимая глаза к небу: – не дай Бог, чтоб я хотел в деле, по-видимому, моем личном, возбудить гнев государя против столь близких ему особ! Он сам окажет справедливость, я не хочу вмешиваться ни за что на свете. И так, господа, поезжайте к королю в Фонтэнебло и передайте то, что мне сказали. Я увижу его величество вечером, и надеюсь, государь мне дозволит отвратить бурю, которую заговорщики накликали на свою голову… Вы мне не объявили всех имен, но я отлично знаю те, которые пропущены вами… Герцогиня Шеврёз, например…

– Клянусь вам, господин герцог, сказал с жаром граф, испуганный глубиной пропасти, разверзавшейся под ногами любимой им женщины: – клянусь вам своей шпагой, что дама эта чужда…

– Молодой человек, перебил кардинал: – клятва записывается в небе, остерегайтесь осквернять ее. К даме вашего сердца будут снисходительны, продолжал он с улыбкой. – Это будет ваша первая награда, но я постановлю условие…

– Жду приказаний вашей эминенции.

– Я требую, чтобы герцогиня не знала о нашем свидании.

– Я обещаю, монсеньер, скрыть от нее.

– Это не все. Вы не преминете, граф, стать завтра утром во главе партизанов, которые должны увезти меня из моего замка, и действовать так, как бы ничего не происходило между нами.

– Если это будет угодно вашей эминенции.

– Очень угодно, господин Шалэ, а это еще важнее для вашего собственного кредита; ибо если бы заговор был остановлен, то король бы мог подумать, что вы обманули его.

– Замечание господина герцога необыкновенно верно, сказал Валансе.

– Я очень счастлив, что уведомил вас, сказал Шалэ, вставая: – ибо ваша эминенция удостоили меня уверить, что Монсье, мой августейший благодетель, не подвергнется никакому риску в этом деле.

– Боже правосудный! воскликнул кардинал. – Его высочество! Я его люблю как родного сына, и всегда буду покорнейшим его слугой. Поезжайте господа, да сопутствует вам Бог. Не бойтесь ничего, король будет весьма доволен вашею ревностной службой.

И кардинал взял обоих вельмож за руки и проводил до кареты, и потом, тотчас бросившись в свою, закричал кучеру:

– Марш – марш в Фонтэнебло! На другой день на рассвете кавалерийский отряд в шестьдесят человек позвонил у решетки замка Флёри. Им поторопились отворить тем с большею поспешностью, что в лесу были скрыты два эскадрона кавалерии, посланные королем еще накануне в одиннадцать часов ночи. Заговорщики, во главе которых находились Шалэ, Пюилоран, Сеннетер, Рошфор и граф Море, незаконнорожденный сын Генриха IV, заявили довольно небрежно, что Монсье, собираясь в тот день охотиться в окрестностях, прислал их уведомить господина кардинала, что его высочество собирается завтракать в этом замке, и чтобы не потревожить его эминенции, принц посылает часть своего двора с целью помочь беспокойству, вызванному его посещением. Госпожа Комбалле, которой дядя поручил принять дворян Гастона, исполнила это поручение с притворной вежливостью, в которой Шалэ подметил и насмешку и лукавые шутки.

– Неужели его высочество, сказала она с улыбкой: – так мало рассчитывает на средства этого замка, что полагает необходимым послать к служащим у моего дяди столько и таких благородных помощников. Право, господа, не знаю, не должна ли я ожидать появления повозок с провизией.

– Ваши хорошенькие губки придают всему, что вы говорите, необыкновенную прелесть, даже и тогда, когда они насмехаются. сказал граф Море. – Клянусь душой, надобно быть неучем, чтобы не быть признательным. Я сделаю больше, прибавил достойный сын Беарнца, снимая серую шляпу, украшенную, единственным белым пером: – я осмелюсь поблагодарить эти губки поцелуем, если только вы позволите. И, клянусь прелестными глазами, которые смотрят на меня, этот поцелуй не останется без эха.

Племянница кардинала охотно дозволила эту любезность, примеру которой, как и предвидел граф Море, поспешили последовать его товарищи.

– Не будем ли мы так счастливы, чтобы приветствовать господина кардинала герцога? – спросил Пюилоран, не терявший из виду цели путешествия.

– Только не сегодня утром, отвечала госпожа Комбалле с улыбкой, значение которой понял один Шалэ: – дядю вчера вечером потребовал король, и он уехал в Фонтэнебло.

– Так рано! сказал Рошфор.

– Да, граф, возразила дама с более заметным лукавством: – его эминенция спит не так много, как думают.

– Благородным доказательством этому служит слава королевства, сказал Пюилоран, который боялся, чтобы Рошфор но возбудил подозрений у кардинальской племянницы.

– Мы слишком рано потревожили вас, прелестная хозяйка,