Венская рапсодия - Дростен Юлия

Новость привела клиенток и продавщиц в возбуждение.

— Наконец-то! — воскликнула дама, примерявшая перед зеркалом шляпки. — Нашему правительству пора перестать мешкать!

— Сербы заслужили хороший урок, — решительно подхватил супруг дамы. — Они слишком долго испытывали наше терпение.

К разговору присоединилась клиентка, рассматривавшая ткани на прилавке:

— Эту парочку из Бельведера[51] мне не жаль, но если ультиматум кайзера не повлечет за собой никаких действий, я буду сильно разочарована.

Господин, строивший глазки продавщице, пока его супруга просматривала каталоги, подмигнул Густаву:

— Прочти-ка нам, что говорит старый император.

Густав встал под люстру и посмотрел по сторонам. Ему, без сомнения, нравилось внимание высокопоставленных дам и господ, обычно но удостаивавших его и взгляда.

— Итак, господа, здесь написано: «Двадцать восьмое июля тысяча девятьсот четырнадцатого года. Моему народу! Моим пламенным желанием было посвятить срок, отведенный Мне Господом Богом, созиданию мира и сохранению Моего народа от жертв и тягот войны. Но Провидение решило иначе».

— Слова, достойные кайзера! — восторженно выкрикнула дама, примерявшая шляпки. Слушатели зааплодировали.

— Читай дальше, паренек, — нетерпеливо сказал господин. — Это наверняка не все, что имеет сказать нам кайзер.

Густав склонился над газетой:

— «С поразительной неблагодарностью королевство Сербия, с самого получения государственной независимости поддерживаемое Моими действиями и Мною лично, годами демонстрирует открытую враждебности к Австро-Венгрии».

Одобрительный гул сопровождал пассажи о терпеливой работе императора над миром на Балканах и о его снисходительности и понимании в адрес Сербии, ответом на которые стали такие «предательские и неслыханные действия», что кайзеру не осталось ничего иного, как «прибегнуть к оружию, чтобы обеспечить спокойствие внутри страны и мир на ее границах».

— «Я полагаюсь на Мой народ, в любых невзгодах всегда объединяющийся вокруг Моего престола. Я полагаюсь на мужественные и самоотверженные австро-венгерские войска. Я полагаюсь на Всевышнего и верю, что Он дарует победу Моему оружию», — закончил Густав с дрожью в голосе.

Наступила тишина. Затем одна посетительница радостно выкрикнула:

— Да здравствует наш кайзер!

Молоденькая продавщица подхватила:

— Да здравствует монархия!

Присутствующие поддержали эти выкрики и стали громко клясться в верности стране и императору. Никто не услышал шума лифта и скрипа открываемой решетки.

— Qu’est-ce qui се passe?[52] Густав, почему вы не на своем месте? — Мадам Моро обвела удивленным взглядом собрание под люстрой. Вышедшие из лифта следом за ней Фании и Изабелла тоже были ошеломлены. Все они были на втором этаже, где Изабелла примерила придуманную Фанни юбку-брюки.

Густав нерешительно посмотрел на мадам, но господин, ранее призывавший проучить сербов, воскликнул:

— Велите подать шампанского, мадам! Война! Мы покажем сербскому сброду, почем фунт лиха!

Губы француженки сжались в узкую линию. Лишь потому, что господин являлся супругом ее лучшей клиентки, она удержалась от колкости.

Вместо нее откликнулась Фанни:

— С каких пор война стала поводом для праздника?

— Ого, да передо мной предательница родины? — агрессивно бросил господин.

— S’il vous plait![53] — Мадам протянула руку в сторону Густава-: — Дайте мне газету!! — Она быстро пробежала глазами статью. Фанни с Изабеллой смотрели ей через плечо.

— Так это правда, — сказала наконец Изабелла. — Я до последнего надеялась, что граф Тиса предотвратит объявление войны.

Иштван Тиса за год до того во второй раз стал венгерским премьер-министром, и пресса неоднократно сообщала, что он выступает против акции возмездия Сербии.

— Не могу поверить, что дело зашло так далеко, — пробормотала Фанни. Она не следила за статьями о политическом кризисе и не понимала, почему речь все время идет о Сербии, хотя теракт случился в Боснии. Однако австро-венгерское правительство, по всей видимости, полагало, что Сербия тайно поддерживала убийц. Во всяком случае, так утверждала пресса, и все больше жителей Вены придерживались похожего мнения. Возвращаясь вечером домой, Фанни все чаще видела группы с плакатами и рупорами, поносящие «сербских свиней».

Мысли девушки прервал голос Густава:

— Я пойду на фронт добровольцем, мадам!

— Ah, les conneries![54] — разозлилась француженка. — И слышать об этом не хочу. Займитесь-ка лучше работой!

Посыльный не сдвинулся с места.

— Тысяча извинений, мадам, но я увольняюсь! Я готов взяться за меч, чтобы защитить честь моего отечества, как того желает кайзер! — Он развернулся и промаршировал к выходу.

Фанни растерянно посмотрела на мадам. Та крикнула:

— Но это же глупо! За что вы хотите отдать вашу юную жизнь?

— Позвольте, но какое ваше дело? Как француженке, вам никоим образом не пристало вмешиваться вдела нашей страны! — с вызовом заявил господин, требовавший шампанского.

— Конрад! Прошу тебя! — Супруга положила руку ему на плечо. — Не стоит ссориться с мадам из-за этой глупой войны. Где я буду брать платья, если ты испортишь отношения с лучшей модисткой?

— Это не единственный салон мод в Вене, — пробормотал сбитый с толку Конрад, однако все же отвесил мадам неглубокий поклон: — Тысяча извинений!

— Так уж случилось, что я ярая сторонница дипломатии, — с достоинством ответила мадам. — К сожалению, в этом конфликте она comptätement[55] не сработала.

— Непременно нужно говорить друг с другом, — подтвердила Фанни.

— Но мы же не можем спускать все подряд! Речь идет о вероломном двойном убийстве — высказалась одна из продавщиц.

Мадам повернулась было к ней, но один из мужчин до-бавил:

— У Сербии было достаточно времени, чтобы ответить на наш ультиматум и внести лепту в расследование убийства. Теперь ей придется ощутить всю тяжесть нашего гнева. Вы увидите, как быстро мы поставим сербов на колени!

Мадам молча посмотрела на него, а потом сказала:

— Салон закрывается. Утром посмотрим, что будет дальше.

После этого она подошла к дверям и попрощалась с каждой выходящей посетительницей. Продавщицы отправились на третий этаж забрать свои сумочки, а чуть позже вместе со швеями покинули магазин через черный ход.

В удручающе пустом торговом зале остались лишь мадам, Фанни и Изабелла. Фанни повернулась к подруге:

— Тебе не кажется, что мир сошел с ума?

— Я думаю о Максе, — тихо ответила та. — Хорошо, что он не на Балканах, а далеко оттуда, на русской границе.

Фанни прошиб холодный пот.

Изабелла наклонилась и поцеловала ее в щеку.

— Пойду домой. Поговорим утром.

Фанни молча кивнула, попрощалась и вместе с мадам тоже вышла из ателье. Француженка закрыла за ней дверь на ключ. Какое-то время они смотрели на то место, где обычно стоял Густав.

— Странно, что его тут больше нет, правда, мадам? — спросила Фанни.

Сара Моро повернулась к ней:

— Надеюсь, он передумает. Записываться добровольцем — сущее безумие.

— Так вы не думаете, что война закончится за пару недель? — озабоченно поинтересовалась Фанни.

— Не будьте такой наивной, мадемуазель. Во-первых, даже короткая война — источник множества смертей, а во-вторых, известно ли вам, что за Сербией стоит Россия? Во что превратится короткая война, если в нее вмешается русский царь?

Фанни сглотнула. Победить могучую русскую империю было далеко не так просто, как маленькую Сербию. Ей вспомнился Макс, несший службу в Перемышле на границе с Россией.

— В долгую войну, — ответила она с ужасом. — Да помилует нас Господь.