Венская рапсодия - Дростен Юлия

Юлия Дростен

Венская рапсодия 

Глава первая

— Мне страшно, — прошептала молодая женщина.

Ее спутница ничего не ответила и презрительно поджала губы. Говорившая этого не увидела: занавески на окнах наемного экипажа, едущего сквозь ледяную венскую ночь, были опущены и внутри царила непроглядная темень.

Женщина закрыла глаза и постаралась сосредоточиться на приглушенном стуке лошадиных копыт и скрипе колес по снежному насту. Справа раздался пронзительный звон, и она испуганно подскочила. Незнакомый мужской голос грохотал:

— Силы небесные, дубина ты стоеросовая! Как тебе ума хватило перед конкой влезть?!

Дернувшись, экипаж съехал с рельс и тряско пересчитал обледеневшие колеи, оставленные на Шварцшпани-ерштрассе разнообразным транспортом.

— Иисус и Мария! — Женщина прижала ладони к животу.

— Возьмите себя в руки, — прошипела ее спутница из темноты. — Подумай вы об Иисусе и Марии девять месяцев назад, нам не пришлось бы трястись в этом рыдване всю ночь!

— Только бы поскорее добраться до больницы, — задыхаясь, проговорила беременная.

Ее собеседница фыркнула, однако приоткрыла занавеску и постучала костяшками пальцев по стеклу:

— Извозчик, поторопись!

Кучер щелкнул кнутом, и обе лошади рысцой припустили сквозь ночь.

Живот беременной начало сводить спазмом. Чтобы отвлечься, она стала наблюдать за тем, как облачко выдыхаемого ею пара проплывает в луче света и оседает на обледеневшем стекле.

Экипаж повернул направо, затем налево, проехал еще немного и остановился.

— Ротенхаусгассе! Пожалуйте, дамы! — Кучер спрыгнул с козлов и открыл дверцу. Свет озарил внутренность экипажа, стоявшего под газовым фонарем. В желтом сиянии кружился в танце плотный рой снежинок. С начала декабря снег в Вене шел каждый день.

По знаку спутницы первой из экипажа вышла беременная. Спуск давался ей с трудом. Она оперлась на руку кучера, чтобы не поскользнуться. От пронизывающего холода женщину защищали широкая меховая накидка и меховая же шапка. Лицо ее было скрыто под темной шифоновой вуалью, и разглядеть его не мог даже кучер.

Затем вышла вторая женщина. Она была одета точно так же» как первая, и держала в руке дорожную сумку. Дима достала из сумки кошелек и вынула из него купюры.

— Надеюсь, вам понятно, что эта поездка должна остаться в тайне. — Она протянула деньги кучеру.

— Можете на меня положиться, милостивая сударыня. — Возница удовлетворенно осмотрел пачку банкнот и сунул ее в карман. — Честь имею! — извозчик вскарабкался на козлы, взял в руки поводья, и лошади тронулись.

Женщины остались стоять в тупике, образованном двумя переулками. Кроме них на улице никого не было. Даже часовые, которые несли вахту перед воротами казарм Аль-зер, расположенных поблизости, спрятались от холода в караулку.

Слева высились элегантные многоэтажные дома, в которых жили врачи и профессора, работающие в Центральной клинической больнице и на приписанном к ней медицинском факультете. Была полночь, и светились лишь отдельные окна.

Вдоль правой стороны улицы тянулась стена, окружающая больницу. Территория заведения ограничивалась Зензенгассе на севере, Альзерштрассе на юге, хирургической военной академией на западе и Шпитальгассе на востоке. Внутри располагалось в том числе и родильное отделение. Попасть в него можно было через двустворчатые деревянные ворота, едва различимые в темноте.

— Не стойте на свету! — Дама с сумкой подтолкнула беременную к закрытым воротам, взялась за тяжелое бронзовое кольцо, висевшее посередине, и энергично постучала. Чуть погодя раздался скрежет металла, и ворота приоткрылись.

В это мгновение начали звонить церковные колокола, приглашая на рождественскую службу в Вотивкирхе, которая располагалась поблизости.

Женщины стояли в проезде, освещенном фонарем, свисающим со сводчатого потолка. Привратник запер ворота и распахнул дверь, которая вела в родильное отделение. Газовые лампы неровным светом озаряли каменные плиты длинного коридора, двери по обеим его сторонам и голые, беленные известью стены.

— Нас ожидает госпожа Пфайфер, — сказала женщина сдорожной сумкой облаченному в ливрею привратниц. — Где она? Я отправляла посыльного предупредить о нашем приезде.

В это мгновение отворилась последняя дверь по левой стороне коридора- Из нее вышла дородная женщина невысокого роста. Она была одета в черное платье и накрахмаленный белый передник, шуршавший при каждом ее энергичном шаге. Волосы женщины были скрыты под белым чепцом, так что виднелось лишь начало седого пробора. Ее круглые щеки раскраснелись от быстрой ходьбы.

— Бог в помощь[1], сударыни! Меня зовут Йозефа Пфайфер. Я надзирательница воспитательного дома для сирот, — представилась она и оценивающе посмотрела на обеих дам под вуалью. Затем ее взгляд остановился на беременной. — Я провожу ее в палату. — Надзирательница взяла стоявшую на полу дорожную сумку.

— Мне велено вначале получить плату за прием, — возразил привратник. — До того пропустить даму в платное отделение не могу!

Беременная кивнула и повернулась к своей спутнице, намереваясь что-то сказать, но тут ее скрутила очередная схватка и она закричала. Йозефа подбежала к ней и приобняла.

— Пожалуйста, сударыня, будьте так любезны уладить формальности, — попросила она вторую даму. — Я провожу роженицу в ее палату.

Дама обратилась к беременной:

— Я заберу вас завтра после обеда. Ровно в три часа.

Йозефа взяла стонущую женщину под руку и повела по коридору.

— Тут недалеко, — утешала она страдалицу. Открыв одну из дверей по правую сторону коридора, надзирательница вошла в темную комнату. Раздался громкий щелчок, и под потолком зажглась газовая лампа.

— Пожалуйте, милостивая сударыня.

Беременная вошла, тяжелым шагом направилась к стоящей посреди покоя кровати и с глубоким вздохом опустилась на матрас. Пару секунд она сидела без движения, затем сняла перчатки и меховую шапку. Вещи упали на пол, на что она не обратила никакого внимания. Вуаль она не тронула. Тем, кто поступал в больницу анонимно, дозволялось скрывать лицо и во время родов.

Йозефа поставила дорожную сумку на покрытый линолеумом пол и задернула занавески на окне. После этого она подошла к раковине и проверила, на месте ли мыло, чистые полотенца и бутылка карболки для дезинфекции рук. Бросив взгляд на полку, она удостоверилась, что там лежат полотенца и простыни.

Печка в углу за дверью была натоплена. На ней стояла большая металлическая кастрюля с кипящей водой. Йозефа удовлетворенно кивнула: служанка хорошо подготовила палату для родов.

Женщина жалобно застонала. Йозефа повернулась к ней:

— Вам, очевидно, недолго осталось ждать появления ребенка. Я уже оповестила врача и акушерку, они скоро придут. Позвольте помочь вам раздеться, милостивая сударыня.

Йозефа подняла с пола шапку и перчатки и положила их на тумбочку. Затем она сняла с беременной накидку — соболью, как и шапка, — и повесила ее на крючок на стене. После этого Йозефа расстегнула платье и стянула его с пациентки. Широкое одеяние было сшито из мягкой шерсти и скрывало подсобой батистовое белье, шелковые чулки и элегантные кожаные сапожки на пуговках. Ночная рубашка, которую Йозефа извлекла из дорожной сумки и надела на роженицу, была красивее любого праздничного платья, каким надзирательнице доводилось владеть.

Из двадцати пяти незамужних женщин, поступивших в венский родильный дом накануне Рождества, чтобы произвести на свет нежеланный плод и передать его на попечение в воспитательный дом, только эта незнакомка смогла внести сумму в семьсот двадцать крон, взимаемую государством за анонимные роды в удобной одноместной палате. Большинство женщин, которых Йозефа встречала за тридцать лет службы надзирательницей, были горничными, работницами фабрик или поденщицами. Денег у них не водилось. Они могли рожать бесплатно, но были обязаны указать свои имя и адрес, согласиться с присутствием при родах студентов медицинского факультета, а впоследствии нянчить иногда до четырех подкидышей одновременно.