Хроники «Бычьего глаза» Том I. Часть 2 - Жорж Тушар-Лафосс

кредиторов: правда, его счеты простирались не менее как на триста тысяч ливров. Начало того громадного долга, как говорят, восходит до прошлого царствования: Табуре поставлял принцу платье и для двора, и для Фронды, и когда он командовал испанскими армиями. Книги этого ремесленника представляют вкратце политическую и военную историю его высочества.

Король избрал в наставники Дофину епископа Кондомского; высокие назначения возбуждают зависть: многие завидуют счастью Боссюэта и так как не могут повредить его достоинству, то стараются очернить его добродетель. Вот что мне передавали об этом прелате: сын саксонского, интенданта, Боссюэт, по прибытии в Париж для окончания наук в Наваррской коллегии, страстно влюбился в девицу Де Вье, сделал предложение отцу ее и тайным образом женился на ней. Был составлен брачный контракт; особа, передававшая мне это, видела его, также и двух мальчиков – плод этого Гименея, умерших в раннем возрасте. Однако Боссюэт, увлекаемый призванием к духовному красноречию, вступил в монашество с согласия своей жены и, пробыв доктором в Сорбонне, каноником в Меце, потом архидиаком в той же епархии, сделан епископом Кондомским, не смотря на то, что был женат и имел детей. До сих пор я не вижу никакого противоречия с каноническими правилами, потому что он отрекся от всего мирского. Но злые языки утверждают противное. По их словам, госпожа Боссюэт постоянно жила в местах, где находился муж ее, но только это облекалось таинственным покровом. Допустив, что Боссюэт действительно женат, я не думаю, чтобы он поэтому внушал дурные правила Дофину; по крайней мере, он придерживается избранной им супруги, между тем как столько монахов, аббатов и прелатов вымещают на всех женщинах запрещение обладать хоть одной из них.

Заговорив о наставниках, я должна заметить, что на прошлой неделе умер Бомон Перефикс, способствовавший образованию Людовика XIV. Он автор Истории Геприха IV, сочиненной для воспитания внука этого великого государя; она замечательна по наивности слога, которым с тех пор стали пренебрегать. В ней заключаются тысячи примеров простоты, выставляющих величие героя; желательно, чтобы эта часть сочинения приходилась более по вкусу воспитаннику Перефикса.

Как ни стараются иногда скрывать при дворе какое-нибудь обстоятельство, но слухи о нем распространяются по городу с быстротой молнии. Госпожа Монтеспан только третьего дня ночью произвела на свет плод королевской любви, а уже об этом происшествии, которое казалось, было покрыто непроницаемой тайной, рассказывали мне, по крайней мере, десять человек.

Клеман, известный акушер, был привезен одной дамой, доверенной маркизы, которая ездила за ним в извозчичьей карете. Доктора ввели с завязанными глазами в комнату фаворитки, где с него и сняли повязку, погасив предварительно свечи.

– Ха, ха, ха! Как же я буду принимать ребенка ощупью? сказал весельчак Клеман.

– Не бойтесь, отвечал ему голос из-за занавески.

– Я ничего не боюсь, потому что привык к этим таинственным приключениям, во времена, когда мои маленькие клиенты появляются на свет как могут.

– Вы пришли сюда, сударь, заниматься делом, отозвался тот же мужской голос: – а не для рассуждений.

– Понимаю… Это не кстати… Но я не ужинал, когда за мной приехали. Я голоден, велите, пожалуйста, мне дать поесть, пока ребенок надумается.

Король – ибо это был он – вышел из своей засады и, найдя в шкафу варенье и хлеб, подал доктору.

– Не стесняйтесь и кушайте, сказал он: – у нас еще осталось.

– Я думаю, отвечал Клеман: – но погреб-то у вас должно быть плох, потому что вы не дали мне вина, а я задыхаюсь от жажды.

– Потерпите немного, я не и могу всего разом исполнить (он мог бы прибавить: «я не привык служить»).

– В добрый час, заметил доктор, принимая стакан, который в темноте Людовик налил доверху.

– Больше ничего не надо? спросил король.

– Позвольте! Нужен второй стакан, чтобы выпить с вами за здоровье кумушки.

– Но…

– Полноте, дело пойдет гораздо успешнее.

– Король налил снова доктору, достал и себе стакан, чокнулся с Клеманом и выпил несколько капель вина. В этот момент раздался резкий крик, исторгнутый первым стремлением желанного гостя появиться на свет…[66]

Это был толстый мальчик… Когда доктор потребовал свечу, Людовик снова скрылся за занавески. Получив кошелек с сотней луидоров, Клеман весело надел снова повязку на глаза. Прежняя проводница отвезла его домой.

– Не забудьте, сказал он, прощаясь с ней: – что при подобных обстоятельствах я всегда к вашим услугам.

В то время, как госпожа Монтеспан столь успешно действовала для славы своего мужа, он в изгнании ссорился с маршалом Альбре, губернатором провинции.

– Вы оказываете не неуважение, сказал ему однажды последний: – а между тем должны уважать меня.

– Напротив, возразил маркиз: – вы обязаны мне уважением, потому что моя жена доставила вам губернаторское место.

Весть об этой ссоре дошла сперва к Монморанси; когда он получил письмо об этом, то был у фаворитки и попросил позволения прочесть депешу. Маркиза заметила, что герцог смеялся при этом чтении, и пожелала узнать причину. Подразнив ее немного, Монморанси показал ей письмо.

– Я напрасно порицала маркиза, сказала серьезно госпожа Монтеспан: – он честный человек и был так несчастен, что женился на мне. До свадьбы бедняк проигрывал только в карты, а потом проиграл жену. Напишите, пожалуйста, господину Альбре, что он должен обращаться с маркизом с большим уважением, если хочет удержаться на своем месте.

Лувуа в свою очередь, не довольствуется тем, что у него есть любовницы; он возвысил жену одного из своих чиновников, госпожу Дюфренуа на степень открытой фаворитки. Король, будучи всегда склонен извинять любовные слабости, учредил для этой чувствительной красавицы должность, которая возбудила громкий смех при дворе; госпожа Дюфренуа назначена постельной дамой королевы, что открыло ей приезд ко двору.

Вчера целый вечер забавлялись у Нинон, сочиняя герб для новой придворной дамы.

Необходимо, говорила Лафар: – чтобы в гербе у нее была постель, ибо это характерный предмет ее должности.

– Скажите лучше фундамент ее достоинства, прибавил Шолье, аббат-поэт, который никогда не упустит случая ввернуть словцо.

Несколько уже лет кавалер Лоррэн был предметом часто важных неприятностей в доме Монсье. Нередко Генриетта бросалась к ногам короля и умоляла удалить от двора этого возмутителя ее спокойствия. Долго Людовик XIV колебался огорчить своего брата, наконец, в прошлом месяце сослал кавалера на юг Франции.

Я узнала, что кавалер Лоррэн заставил уже говорить о себе в своем изгнании: госпожа Колонн, увидев его при проезде через Ахен, влюбилась без памяти в этого вельможу. Внезапно в прекрасной Лоре закипела кровь Манчини: она поехала вслед за изгнанником, переодевшись мужчиной, и наперсница в таком же костюме воспользовалась случаем, чтобы