Молот шотландцев - Виктория Холт

— Так оно и оказалось.

— Твой дед говаривал, что я могла бы управлять страной не хуже него.

Сказать: «Да и правление его было не слишком удачным» — было бы неосмотрительно, и принцесса была взволнована, ибо видела, что заручилась поддержкой бабушки, а все знали, что это дорогого стоит.

— Тогда, миледи, если все это случится, как вы думаете, смогу ли я через много-много лет стать королевой Англии?

— Этому суждено случиться, дитя мое, и я верю, что для страны это будет только к лучшему.

— Но если я уеду в Арагон, чтобы выйти замуж за этого человека…

— Ах, тогда, дорогая моя, ничего не выйдет. Твой муж захочет корону, а на это народ никогда не пойдет. Нет, для этого ты должна быть здесь… и показать народу, что ты сильна и способна править. Втайне я верю, что и король так думает. Посмотри, какую честь он тебе оказал.

— Но именно об этом я и хочу с вами поговорить. Из Арагона пришли вести. Они требуют, чтобы я немедленно покинула Англию. О, миледи, что же мне делать?

— Это нужно остановить, — сказала вдовствующая королева. — Я поговорю с твоей матерью и с королем.

— Я не вынесу, если меня отошлют. Не видеть вас, миледи… и всех остальных.

Принцесса внимательно наблюдала за бабушкой. Старуха крепко сжала губы.

— Разумеется, ты не должна ехать… пока. Ты еще слишком юна.

Нелепость этих слов не смутила ни одну из них. Когда вдовствующая королева делала заявление, оно становилось истиной, как бы сильно ни расходилось с фактами.

***

Короля не пришлось долго убеждать в том, что его дочь слишком юна, чтобы покидать дом. Впрочем, он подстраховался, написав королю Арагона, что «королева, ее мать, и наша дражайшая матушка не желают дать согласие на ее скорый отъезд ввиду ее нежного возраста». Он, однако, добавил, что согласен с ними.

Арагонцы отнеслись к этому с подозрением. Говорить о нежном возрасте невесты, которой шел восемнадцатый год, когда стольких девушек отправляли к женихам в двенадцать-тринадцать лет, казалось довольно странным.

Между послом Арагона и королевским двором возникло охлаждение, что встревожило Эдуарда, и, поскольку обстановка за границей требовала дружеских отношений с Арагоном, ему следовало быть осторожным и не дать им подумать, будто он желает расторгнуть договор.

Тем временем королева снова забеременела.

***

Скорбь Лливелина не утихала. Ребенок был отдан на попечение нянек, и он ни разу не захотел ее видеть. Он уезжал в горы, желая остаться наедине со своим горем.

О нем говорили: «Если так пойдет и дальше, он умрет от тоски».

Его брат Давид, услышав о его состоянии, снова приехал к нему.

— Неужели ты не видишь, как опрометчиво цепляться за столь мимолетные радости? — спросил он.

— Кто бы мог подумать, что она умрет? — сокрушался Лливелин. — Мы так мало были вместе. Как мог Господь быть так жесток?

— Господь порой бывает жесток к человеку, дабы тот мог исполнить свое предназначение.

— Предназначение! Какое у меня предназначение без нее!

— Было пророчество Мерлина.

— Лживый пророк.

— Осторожнее, Лливелин. Неудивительно, что Небеса наносят тебе такие удары, если ты так богохульствуешь.

— Пусть Небеса наносят сколько угодно ударов. Я больше ничего не чувствую. Мне все равно, что со мной будет.

— Твой путь еще не окончен, Лливелин. Будущее впереди.

— Мне нет до него дела. Я никогда больше не познаю счастья.

— Счастье можно найти и вне семейной жизни. Дай себе шанс найти утешение.

— Ты не понимаешь, Давид.

— Я все прекрасно понимаю. Если будешь сидеть здесь и сокрушаться, умрешь от тоски. Послушай меня, брат, я мог бы собрать войско. Мы могли бы пойти против англичан… вместе. Эдуард пребывает в обманчивом спокойствии. Он думает, что одолел нас. Лливелин, почему бы нам не показать ему его ошибку?

Лливелин слушал вполуха. Он думал: «Эдуард разлучил нас. Эдуард захватил ее и держал вдали от меня. Мы могли бы прожить вместе дольше. Я ненавижу Эдуарда. Я ненавижу весь мир. Я ненавижу Бога».

— Мы могли бы… вместе… одолеть его. Мы могли бы вернуть Уэльс валлийцам. Лливелин, разве ты не видишь, что это твой шанс? Это Господь указывает тебе путь избавления от страданий. Лливелин, сейчас ты оглушен горем, но если ты дашь себе волю, ты переживешь его. О, я знаю, ты никогда ее не забудешь. Я знаю, что ты потерял. Но тебе еще жить. Ты должен жить дальше. Ты не можешь жить ради нее, но ты можешь жить ради Уэльса.

Ради Уэльса! Ради величественных гор, долин и холмов. Ради чести Уэльса. Уэльс для валлийцев. И, возможно, однажды пророчество Мерлина сбудется. Давид говорил всерьез. Но доверять Давиду он не мог. Тот уже однажды его обманул.

Он был поражен. На несколько мгновений он перестал думать о Демозели.

Теперь он слушал Давида.

Ему было все равно, что с ним станет. Возможно, это и был лучший настрой для отчаянной битвы.

***

Арагонцы были непреклонны. Они не желали больше ждать. Инфант требовал свою невесту. Если она не прибудет к нему, он, вероятно, станет искать другую; и уж точно не будет считать союзником того, кто обошелся с ним так, как английский король, удерживая его дочь.

Сжав губы, Эдуард все объяснил дочери. Он видел каменное отчаяние на ее лице. Тут он не выдержал и обнял ее.

— Мое дорогое дитя, что я могу поделать? Ты обещана Арагону.

Она ничего не могла поделать. Ничего не могла поделать и вдовствующая королева. Принцесса была обещана Арагону, и не было никаких веских причин, почему бы ей не отправиться к жениху.

Принцесса стояла на коленях в молитве. Господь должен был что-то сделать, чтобы помешать ее отъезду. Она не могла уехать. Если она уедет, все ее планы потерпят крах. Она не хотела быть королевой Арагона, она хотела быть королевой Англии. Ее мать снова была беременна. Если на этот раз Господь пошлет сына, она воспримет это как знак, что Он покинул ее.

«Что-то случится, — твердила она себе. — Что-то должно случиться».

И тут из Уэльса пришла ошеломляющая весть. Лливелин и его брат Давид восстали против короля. Эдуард был в ярости. Он полагал, что валлийская проблема решена. Он отдал Лливелину его Демозель и рассчитывал