Королевские сестры - Виктория Холт

— Дорогая миссис Фримен, вас услышат. А что, если ему донесут?

— Пусть доносят! Мне плевать, если он узнает, что я о нем думаю.

— Не забывайте, он будет королем.

— Мадам, неужели вы думаете, что мне есть дело до королей, когда я вижу, как у моей подруги миссис Морли отнимают ее права?

— Но что же мне делать, дорогая миссис Фримен?

— Отказаться! Принцесса Мария должна быть королевой, а Калибан — ее консортом. А когда Мария умрет, тогда наступит ваш черед.

— Похоже, Парламент готов дать ему то, чего он хочет.

— Парламент! Кому есть дело до Парламента?

— Ох, дорогая, — вздохнула Анна. — Как же утомительна стала жизнь.

***

В супружеской жизни Джона и Сары Черчиллей было много разлук, и всякий раз, когда им удавалось побыть вместе, они пользовались этой возможностью.

Джон теперь был в Уайтхолле и мог часто видеться с женой, и на этот раз ему нужно было сказать ей нечто очень серьезное. Они отправились в свое поместье близ Сент-Олбанса, чтобы провести несколько дней с детьми. Их теперь было пятеро: Генриетта, Анна, Элизабет, Джон и Мэри. Сара считала себя счастливицей, вспоминая принцессу Анну, которая потеряла всех своих детей.

Пока они ехали из Лондона, Джон был задумчив, и, хорошо его зная, она почувствовала, что у него что-то на уме.

— Лучше скажи мне, в чем дело, — мрачно произнесла Сара.

Он одарил ее нежной улыбкой. От нее мало что можно было утаить.

— Мне нужно многое тебе рассказать, — сказал он.

— Хорошие новости?

Он кивнул.

— Тогда говори скорее. Я не люблю, когда меня держат в неведении.

— Мы выбрали верный путь.

— Разумеется, выбрали.

— Бентинк говорил со мной… давал мне обещания.

— Что, Джон, что? Ну что за мучитель! Разве ты не знаешь, что я самая нетерпеливая женщина на свете, когда речь идет о новостях, касающихся моей семьи?

— Как тебе понравится стать графиней?

— Джон! Прекрати эти дразнилки. Я не потерплю этого, говорю тебе.

— Вполне возможно, скоро станешь.

— Графство. Это правда?

— Пока нет, есть одно условие. Бентинк намекнул, что титулы и почести могут стать нашими. О, моя дорогая Сара, какая же ты умная женщина! Они уже поняли, что ты можешь делать с Анной все, что захочешь.

— И каково условие?

— Чтобы она приняла их условия. Совместное правление. Это будет не правление Марии и ее консорта, а правление Вильгельма и Марии. Не так уж много за графский титул.

— А что, если у них родится ребенок?

— Вильгельм бессилен.

— А как же косоглазая Бетти Вильерс?

— Это для отвода глаз. Он хочет, чтобы мир считал его мужчиной, тогда как он мужчина лишь наполовину.

Сара сощурилась.

— Графство, — пробормотала она.

— И это будет не все.

Ее улыбка была торжествующей.

— Ну что, Джон, — сказала она, — ты думаешь о том же, о чем и я?

— Черчилли вершат судьбу Англии.

Она рассмеялась и вложила свою руку в его.

— Я прослежу, чтобы толстушка Морли согласилась уступить дорогу Калибану.

Она любила своих детей; дни, проведенные с ними в деревне, были долгожданной радостью, но все это время она жаждала вернуться в Кокпит, ибо ей не терпелось предпринять шаги, которые приведут ее к графскому титулу.

Играя с детьми, катаясь верхом с Джоном, они не говорили ни о чем другом.

— Граф… — снова и снова повторяла Сара, склонив голову набок и с гордостью глядя на него.

— Что скажешь насчет Мальборо?

— Мальборо. — Сара попробовала имя на вкус. — Звучит величественно.

— Это имя когда-то было в моей семье. Леи были графами Мальборо.

— Мальборо! — воскликнула Сара. — О, мне нравится! — Она обвила его руками. — О, милорд Мальборо, какой это счастливый день!

Джон осторожно напомнил ей, что титул еще не их. Сначала нужно поработать.

Так что в эти дни, которые должны были быть совершенно безмятежными, Сара жаждала вернуться в Кокпит.

***

Принцесса Мария Оранская все больше тревожилась по мере приближения к родной земле. Не лучший повод для возвращения, да и, по правде говоря, возвращаться ей совсем не хотелось. Она помнила, как, в последний раз глядя на удаляющийся берег Англии, видела его сквозь пелену слез и верила, что броситься за борт доставило бы ей больше удовольствия, чем что-либо иное. Казалось невероятным, что теперь она желает, чтобы корабль повернул и увез ее обратно в Голландию.

Но она изменилась со времен своего замужества, когда была рыдающей невестой. Она научилась любить Вильгельма, думать лишь о его благе и его желаниях, сделав их своими.

Она хотела идеального брака и уверяла себя, что нашла его. О, она готова была признать, что другие, возможно, не осознают ценности Вильгельма. Он был великим вождем, великим героем, и если порой он бывал резок, даже груб, то лишь потому, что ненавидел лицемерие и притворство в любом их проявлении; к тому же он жестоко страдал, а это, как всем известно, может испортить характер. Вильгельм был самым замечательным человеком в мире, идеальным мужем, и Мария не позволяла себе думать иначе.

Она послушно ненавидела своего отца, когда этого желал Вильгельм, хотя Яков всегда был к ней добр. Иногда она вспоминала, как он сажал ее на колени и заставлял разговаривать с людьми, приходившими к нему по делам, заявляя, что она все понимает. Она верила дурным слухам, которые слышала о нем, и когда Анна и другие рассказывали ей, на какие злодейства он готов пойти, чтобы вернуть католичество в Англию, — вплоть до того, чтобы подсунуть подложного младенца в грелке в постель своей жены, — она готова была поверить и в это. Она знала, что Элизабет Вильерс — любовница Вильгельма, и старалась в это не верить. Элизабет была с ней и сейчас, и она гадала, продолжатся ли их отношения, когда они окажутся в Англии.

Какое удовольствие было бы вернуться к тихой жизни во Дворце в лесу, в Лоо и Хонселарсдейке, где Вильгельм строил дворцы и разбивал сады. Она могла представить себе такое восхитительное существование. Разбивать сады с Вильгельмом, почтительно слушать его разговоры о государственных делах, играть в карты по