Королевские сестры - Виктория Холт

***

Сара стояла рядом со своей госпожой, и они смотрели на свои отражения в зеркале. Сара выглядела великолепно; ее прекрасные золотистые волосы, ее главное украшение, были убраны оранжевыми лентами.

— А теперь, миссис Морли, — сказала она, — я сделаю то же самое для вас.

Анна, чья детская страсть разделять удовольствия была одной из самых ярких ее черт, выразила свой восторг.

— Эти ленты очень вам идут, — продолжала Сара.

— Они идут моей дорогой миссис Фримен, но боюсь, бедная Морли не так хороша собой.

— Вздор, — сказала Сара, но самодовольно улыбнулась своему отражению.

Сара была в восторге. Это был не конец кампании, а лишь ее начало.

Первая битва была выиграна. Больше не было короля Якова II; скоро будет Мария II, а у Марии нет детей, так что эта полная молодая женщина с кротким выражением лица — предполагаемая наследница престола.

— Так вам нравится, миссис Морли? По-моему, очень к лицу.

— Тогда я уверена, что моя дорогая миссис Фримен права.

И впрямь, это было только начало.

— А теперь пойдемте к карете, — сказала Сара.

Анна послушно поднялась.

И вот, пока Яков II боролся с морской стихией во время своего рискованного побега во Францию, его дочь Анна в компании Сары Черчилль отправилась в театр — обе блистали в оранжевых лентах.

ТРЕВОЖНАЯ КОРОНАЦИЯ

Вильгельм Оранский, проезжая в своей закрытой карете по улицам Лондона, был обеспокоен. Завоевание оказалось слишком простым. Возможно, если бы пришлось сражаться и побеждать в битвах, он не чувствовал бы этой подавленности; но вот он, пришел в Англию, чтобы сохранить эту землю для протестантизма, и даже не уверен, что его примут как короля.

Вильгельм был Стюартом по материнской линии, но унаследовал мало черт этой семьи. Стюарты в целом были, если не красивой, то очаровательной семьей. Вильгельм был лишен этих внешних прелестей и прекрасно это осознавал. Низкорослый, слегка сутулый, страдающий астмой, мучимый надсадным кашлем, который донимал его в самые неподходящие моменты, он знал о своих недостатках. Он чувствовал себя счастливым только верхом на лошади, когда из-за коротких ног казался ближе к нормальному росту. Выражение его лица было угрюмым, нос — длинным и кривым, а огромный парик придавал ему вид человека с непомерно большой головой. Не та фигура, что могла бы снискать расположение англичан, помнивших веселого Карла, который, хоть и был высок, темен и некрасив, обладал таким обаянием, что заставлял подданных любить его недостатки больше, чем добродетели другого. Яков был непопулярен, но представителен; у него было достоинство, а его многочисленные любовные похождения доказывали, что он мужчина.

Как же отличался от них Вильгельм. Он мог бы неприятно напомнить Оливера Кромвеля, если бы не тот факт, что у него была любовница. Ходили кое-какие сплетни об Элизабет Вильерс, которой он был верен много лет. Когда у мужчины одна любовница, это почему-то кажется оскорблением для его жены; другое дело, когда их много, как у Карла и Якова.

Вильгельм гадал, какой прием его ждет. Он знал, что народ отверг Якова и принимает его. Но принимают ли они его, или это Марию?

Он давно положил глаз на эту корону: Англия, Шотландия и Ирландия. Быть правителем этих трех королевств — положение более высокое, чем просто штатгальтер Голландии. Но примут ли они его как своего короля? Им придется, если он хочет остаться, ибо он не будет просто принцем-консортом. Но ведь наследницей престола была Мария.

Так что он не был уверен в своем будущем. Не был он уверен и в своей личной жизни. У него был странный, сложный характер, и, возможно, причина тому — его физические недостатки. Он жаждал быть великим героем, борцом за правое дело, достойным потомком Вильгельма Молчаливого. Он был храбрым солдатом; он был проницательным правителем — это он доказал. Но ему недоставало тех качеств, которыми он больше всего жаждал обладать.

Рядом с ним сейчас был Бентинк, его дражайший Бентинк, его первый министр, который много лет назад, еще до его женитьбы, спас ему жизнь, выходив его во время оспы. Когда болезнь достигла пика, Бентинк спал в его постели, ибо верил, как и многие, что, поспав в постели больного в такое время, непременно заразишься, но тем самым облегчишь тяжесть приступа. Бентинк заразился оспой, сам был на волосок от смерти, и, по милости Божьей, они оба выздоровели. Вот это была преданность, вот это была любовь.

Любовь? Он любил Бентинка, и Бентинк любил его, и ни для одного из них не было другой любви, подобной той, что они питали друг к другу.

Это знание тревожило. Бентинк был женат; его жена умерла всего неделю или около того назад, но Бентинк не был у ее смертного одра, потому что его первейшим долгом был долг перед господином. Она оставила пятерых детей, и Бентинк сейчас горевал, но жена не могла значить для него то же, что его господин, как и никакая женщина не могла занять место Бентинка рядом с Вильгельмом.

Бентинк женился на Анне Вильерс, а Вильгельм взял в любовницы ее старшую сестру Элизабет. Это создавало между ними странное родство. К Элизабет Вильгельм питал любовь, которую не мог дать Марии, и это можно было поставить в один ряд с преданностью Бентинка своей жене. Анна была кроткой, преданной мужу, и Бентинк будет по ней скучать. Элизабет же была проницательна и умна, и косоглазие, казалось, привлекало Вильгельма, потому что в некотором смысле было уродством.

Их отношения были сложны, но в центре всего стояла любовь Вильгельма к Бентинку, его интерес к своему полу, который всегда был сильнее, чем к противоположному, за исключением случая с Элизабет.

Отношения с женой всегда были для него неловкими. Мария во всем отличалась от него; она выросла при веселом и порочном английском дворе, где люди не пытались скрывать своих чувств. В начале их знакомства она привела его в ярость тем, что обильно рыдала, узнав, что он станет ее женихом, — и притом не тайно. Она принимала поздравления с красными глазами и выражением скорби, что сделало его еще более угрюмым и неотесанным, чем обычно, так что англичане говорили, какой он неудовлетворительный любовник, и он знал, что в некоторых кругах его называли Калибаном и голландским чудовищем.

И это была вина Марии, ибо будь она любезна, он был бы таким же, и у английского народа сложилось