Хроники «Бычьего глаза» Том I. Часть 2 - Жорж Тушар-Лафосс

Недавно посадили в Бастилию казначея Генего, а также некоего Эдмонда Кокье, слугу Фуке, и затем Эли Бланшара и Прадье. Все они арестованы как сторонники прежнего министра финансов. Кокье, как говорят, содержал тайную типографию, в которой напечатана записка под заглавием «Ответ на ответ кавалера Талона».

В то время как Кольбер с жаром, отыскивает следы расхищений своего предшественника, король проявляет самую великодушную щедрость: его величество назначает награды и пансионы многим ученым, писателям, артистам и художникам, как французским, так и иностранным[33]. В этой мере заключается действительное величие и тщеславие: науки, литература и искусство приносят честь нациям; они увеличивают их славу, возбуждают к ним уважение, и ободрять их – одна из обязанностей монархов. Но если они награждают гениальные произведения у себя, то может быть поступают не столько законно, рассыпая их за границей. У знаменитостей других стран, которых они призывают разделить сокровища, вверенные народами, есть свои государи, которые должны ободрять их и им покровительствовать. Предупреждать справедливость или щедрость последних – не значит ли обвинять их царствование? Не значит ли это оскорблять других государей, вливая чужое золото в их владения? и не дает ли это повода думать, что государь, простирающий свои щедроты за границы своих стран, желает увеличить число труб, восхваляющих его славу.

Король основал Академию живописи, и скульптуры и в то же время Академию надписей. Вот различие этого двойного учреждения: первое будет содействовать искусствам; второе не более как оплачиваемое общество льстецов – работы его ограничатся умножением всегда почти лживых похвал знатным и тем, что они оставят нашим внукам свидетельство, записанное на мраморе или бронзе о нашем постыдном рабстве.

Недавно праздновали с большой пышностью свадьбу девицы Атенаисы Мортемар с маркизом Монтеспаном. Новобрачная хороша, но ее находят слишком смелой для двадцатидвухлетней женщины. Злые языки говорят без особой осторожности, что маркиз опоздал уже немного, так как его супруга благоволила Фронтенаку. Как бы там ни было, а госпожа Монтеспан состоит при дворе Мадам и обнаруживает суровость, конечно, поддельную. Вчера она говорила, при мне о связи девицы Ла-Валльер с королем:

– Если бы со мной случилось подобное несчастье, я не смела бы показаться в свете.

Теперь дают на палеройяльском театре небольшую комедию «Версальский экспромт» или скорее это не более как остроумная сатира, направленная Мольером против поэта. Бурсо в ответ на пьесу в таком же роде «Портрет живописца». Публика не слишком большое участье принимает в этом споре остроумцев; много, много что аплодирует удачным стихам.

На этот раз, балеты Бенсерада одержат верх над палеройяльскими новостями. Автор не ограничивается тем, что заставляет хорошеньких женщин танцевать при дворе, он сочиняет еще и мадригалы танцоркам, и нельзя сказать, чтобы эротическая соль рассыпалась в них умеренно. И я прибавлю, что Бенсерад нисколько не скрывается с подобными стихами; он раздает их без церемонии молодым особам, которые его вдохновили в убеждении, что ни что так нам не нравится, как сочинение, способное возбудить наши чувства. Сказать правду, я не смею утверждать, что он ошибается: ибо стихи дети наших нравов, а поэты, для которых успех составляет первое благо, скоро отказались бы от своего призвания, если бы заметили, что их стихи нам не нравятся… И я принуждена сознаться, что Бенсерад иногда прав.

Кольбер по возвращении короля из Лотарингии представит ему проекты украшения Парижа. Дела много: ничего нет мрачнее, грязнее и нездоровее этой столицы в настоящем ее положении, да и трудно найти столичный город беднее зданиями. Против Тюильрийского дворца взор оскорбляется жалким деревянным мостом. Улицы узкие, темные, грязные, едва освещаемые несколькими фонарями, которые зажигаются несколькими купцами и обывателями, но которые немедленно тушатся негодяями или светскими повесами. По углам больших улиц видны еще тяжелые цепи, служившие во время лиги или фронды баррикадами – печальные воспоминания ряда несчастий, от возврата которых мы, по-видимому, обеспечены. Нечистота города такова, что даже летом мужчины не могут выходить, иначе как в сапогах, а порядочной женщине нельзя выйти за сто шагов от дома. Воздух в Париже постоянно насыщен вредными миазмами, каждое утро вещи из желтой меди покрываются густым слоем зеленой ржавчины. Необходимо, наконец, подумать о безопасности жителей. С восьми часов вечера мошенники разгуливают с полнейшей безопасностью, срывают плащи, отрезают кошельки, бьют прохожих и даже режут тех, кто сопротивляется. В другом месте туляки, выходя из кабаков, или из худших еще заведений, оскорбляют запоздавших женщин, вырвав их предварительно из рук у провожатых. И подобных бесчинств слабая стража остановит не в состоянии. Но в более поздние часы бывает еще хуже: воры влезают в окна, отбивают двери лавок и грабят все, что попадется под руку. Влюбленные, своего рода мошенники, не менее опасные, перелезают там через монастырскую стену, там через балкон, в котором благосклонная рука красавицы привязала веревочную лестницу. Разбойники нападают на безоружных. Одним словом, по всему городу раздаются свистки воров, стук оружия, ругань пьяных, стоны несчастных, которых режут, крики о помощи, и эту зловещую смесь покрывают иногда крикливые голоса нескольких купцов, беспристрастных свидетелей, а может быть и сообщников этого воровства, этих интриг, если не убийства.

Если я выгляну за Париж, то не найду никакого удобства сообщений; несколько общественных карет, отправляющихся в главнейшие города королевства[34], возят чрезвычайно медленно: например они в три дня ходят до Руэна и десять до Лиона. Гостиницы не представляют никаких удобств: во-первых, вас дурно накормят, если вы не привезете припасов с собой, а во-вторых, если хотите ночевать в дороге, то должны возить постель на вьючной лошади!

В столице блеск и роскошь заметны только между дворянством; горожане дурно одеты, и убор их принадлежит прошлому столетию. Каждое ремесло отличается особой одеждой, а купцы в своих лавках носят всегда род жакетки, похожей на короткую юбку. Кольбер поймет, что подобные отличия не могут иметь места у нации, которую хотят показать сильной, и которая должна показаться целостной для осуществления величия, какое государь хочет придать своему царствованию. Двор сияет золотом и драгоценными камнями; число карет в городе не превышавшее 320, простирается теперь за две тысячи; у нас есть теперь академии, театры, карусели и хорошо оплаченные льстецы-поэты; но эти учреждения и внешняя пышность не более как украшения общественного здания: довольство и благоденствие классов-работающих и платящих подати – вот прочное