Елизавета I - Маргарет Джордж

И он принялся долго и нудно оправдываться. Он ужасно страдал. Его ввели в заблуждение. Условия в Ирландии оказались поистине нечеловеческими. Дома же между тем его усилия никто не оценил по достоинству. А ведь он вынудил О’Нила заключить блестящее соглашение. Перемирие!

– Вас послали туда не перемирие заключить, а одержать победу. Не для того я тратила деньги на эту огромную армию, самую многочисленную за все время моего правления, чтобы удовольствоваться перемирием!

Он немедленно ощетинился. Но я была попросту не в состоянии молча выслушивать весь вздор, который он нес.

– Что ж, время покажет, долго ли продержится ваше перемирие, – сухо произнесла я, взяв себя в руки. – А покамест, вы уже знаете, кто у вас родился, – сын или дочь?

Я знала, что Фрэнсис была в положении.

– Нет… нет… я еще не был дома. Я направился прямиком сюда, к вам. Вы… вы для меня превыше всего в жизни.

– Весьма трогательно, но лучше не говорите об этом жене.

– Она знает. Не знать этого невозможно!

– Надеюсь, роды прошли благополучно. Вы же в курсе, что ее дочь от сэра Филипа Сидни – моя крестница. Она теперь, должно быть, уже совсем девушка.

– Ей четырнадцать, ваше величество.

– Волшебный возраст.

– Зависит от обстоятельств.

Ну да. Мне исполнилось четырнадцать в тот год, когда умер мой отец, и в тот день рождения волшебства в мой жизни было маловато.

– Вы правы. Но я надеюсь, что жизнь Элизабет Сидни исполнена множества радостей, и в их числе появление на свет маленького братика или сестрички.

К счастью, я увидела, что стрелки настольных часов показывают почти полдень. Пытка закончилась. Потом часы во дворе начали бить.

– Обед, ваше величество! – в ту же секунду доложил лакей.

Я широко улыбнулась Эссексу:

– Идемте, милорд?

Столы были накрыты в караульном зале. Замысловатую процедуру подготовки моего места с участием пробовальщиков и церемониальных жезлов уже провели. Яда в еде не обнаружили. Я пригласила спутников Эссекса присоединиться. Он решил, что я сделала это из вежливости, на самом же деле я просто хотела, чтобы они были под присмотром. Теперь за столом восседали крупнейшие должники Англии: Роджер Мэннерс, граф Ратленд; Эдвард Рассел, граф Бедфорд; Генри Ризли, граф Саутгемптон. Все они успели в свое время изрядно покутить и покуролесить, а также покартежничать как по всей Европе, так и дома. Но больше всех меня занимал Кристофер Блаунт. Я наблюдала за ним, стараясь по возможности не привлекать к себе внимания. Каким человеком надо быть, чтобы довольствоваться подчиненным положением при собственном пасынке? Он служил под командованием Эссекса в Кадисе, беспрекословно исполнял его приказы на Азорах, а теперь с готовностью отправился за ним сперва в Ирландию, а потом обратно, прямо в глаз бури, если можно так выразиться. Да, если уж на то пошло, кем надо быть, чтобы по доброй воле жениться на Летиции? Эта мегера наверняка превратила его жизнь в ад. Он был привлекательным мужчиной, если смуглая кожа и широкие плечи в вашем вкусе. Как и его предшественнику Лестеру, Блаунту вполне подошло бы прозвище Цыган. Летиции, по всей видимости, нравился подобный типаж. Впрочем, она вообще была крайне неразборчива.

В дальнем конце стола сидели прочие верные сторонники Эссекса. Я заметила Генри Каффа, и еще несколько лиц показались мне знакомыми. Должно быть, я мельком видела их при дворе, но никто из них не был настолько талантлив, чтобы удостоиться какой-либо должности.

Придворные, которые сопровождали меня в Нонсач, принялись жадно выспрашивать у Эссекса и его товарищей подробности Ирландской кампании, как будто слушали о героических деяниях времен Троянской войны.

Сесил, Ноллис и Хансдон, сидевшие рядышком, ели молча, лишь время от времени косясь на незваных гостей. Общий разговор меж тем становился все более и более оживленным, и моя сравнительная неразговорчивость не привлекала ничьего внимания.

– До чего же приятно снова почувствовать вкус английского мяса! – воскликнул Саутгемптон. – То, что называют бараниной в Ирландии, куда больше похоже на вываренный армейский сапог!

– А то, что они называют хлебом, – на твердую доску от гроба!

– А то, что они называют элем, – на лошадиную мочу!

И все они оглушительно расхохотались над собственными шутками. Все это время я прислушивалась, ожидая уловить цокот копыт, который свидетельствовал бы о том, что подоспела подмога из Лондона.

– А с Хью О’Нилом вы встречались? – спросила одна из моих младших фрейлин. – Какой он из себя? Красивый? Грозный?

Эссекс отклонился на спинку стула и вскинул подбородок, словно задумавшись над ответом.

– Он похож на матерого зверя в шрамах. Косматый, как медведь. Но говорит сладко, и этого его ирландского обаяния у него не отнимешь. Грозный? По нему и не скажешь, сколько народу он поубивал.

– А дочь свою вы бы за него выдали? – хихикнула фрейлина.

– Нет, моя дочь выйдет за Роджера, – сказал Эссекс, кивая на Ратленда. – И будем мы с ним свойственники!

– Вы имеете в виду вашу падчерицу, Элизабет Сидни? – вмешалась я в разговор. – Ей же еще и пятнадцати нет! Почему же вы, милорд, утаили это от меня, когда мы с вами о ней беседовали?

– Я… дело пока не улажено до конца, вот я и подумал, что объявлять об этом во всеуслышание преждевременно.

– И впрямь преждевременно. Она еще совсем дитя. – Я вперила взгляд в Ратленда. – Если вы думаете поправить свои дела женитьбой на дочери богатого человека, то вы избрали не ту цель. У дочери должника, вышедшей замуж за другого должника, никогда не будет средств к существованию.

Эссекс, чье затруднительное финансовое положение я только что сделала общим достоянием, покраснел, но сдержался и ничего не сказал. А что еще ему оставалось? Всеми своими доходами он был обязан моей щедрости, а если ему их не хватало, винить в этом он мог лишь себя.

– Весело, весело, – сказал Блаунт. – Тому, кто женится ради денег, они достаются тяжелее всего.

– А тому, кто женится по любви, через год, скорее всего, захочется поменяться с ним местами, – со смехом заявил Бедфорд.

– Что бы сказали поэты? – спросила одна из дам. – Вы обижаете их, принижая любовь.

– Поэты такие же продажные существа, как и все мы. В противном случае они не торговали бы своими книгами у собора Cвятого Павла.

За всеми этими пустопорожними разговорами обед наконец завершился. Я поднялась и вышла из зала. Проходя по галерее, я