Елизавета I - Маргарет Джордж

Я сунула письмо в руки Лоусону, и тут вдруг у меня внезапно возник вопрос:

– Когда состоялись эти незаконные переговоры?

– Седьмого сентября, ваше величество.

Каким-то непостижимым образом я знала это. Мой шестьдесят шестой день рождения. Доводилось ли кому-либо из монархов получать дар более гнусный?

– Десять дней назад! – воскликнула я. – Десять дней! Отправляйтесь в путь сегодня же вечером и доставьте ему мои приказания. Вы должны быть там через три-четыре дня.

– К вашим услугам, – произнес он.

Мои покои внезапно показались мне клеткой. Широкая лужайка в Гринвиче словно бы уменьшилась в размерах и превратилась в тюремный двор. Вид на Темзу напоминал о том, что на ее глади в любой миг могут показаться испанские корабли. Я решила, что буду ждать новостей в безопасном отдалении от Лондона, в более уединенном и защищенном дворце. Я переберусь в Нонсач, расположенный к югу от города и окруженный лесистыми холмами.

Я в спешке выехала из Гринвича, захватив с собой лишь небольшую охрану. В качестве советников я взяла Сесила, Кэри и Ноллиса. Остальные должны были оставаться в Лондоне в ожидании новостей, готовые оповестить нас.

И снова на юг через Лондонский мост, через Саутуарк, а оттуда в Суррей. Только на этот раз мы поехали не на восток, а на запад, в направлении Беддингтона. Последние сентябрьские деньки выдались на редкость погожими, вызывая в памяти все те эпитеты, к которым так любили прибегать поэты, описывая осень: «золотой», «багряный», «благодатный», «обнажающийся», «листопадный», «спелый». Ослепительная желтая листва была повсюду – на ветвях деревьев, в воздухе, на земле. Воздух казался густым и бархатным, словно мы глядели на солнце сквозь прозрачный янтарь, в котором навеки застыли листочки, насекомые и соринки. Весна обладает нежной и хрупкой красотой, лето навевает дремотную истому, осень же настойчиво шепчет, взывая к душе. Не медли. Спеши снять свой урожай.

В Нонсаче пахло затхлостью и запустением. Я не была здесь несколько месяцев. Мой отец всегда ликовал, распахивая окна, чтобы впустить свежий воздух и вернуть комнаты к жизни. Что он делал бы сейчас? Жизнерадостно смеялся во весь голос? Или был бы слишком угнетен бременем государственных забот, чтобы, по обыкновению своему, шумно радоваться?

Здесь я предавалась иллюзии удаленности от насущных вопросов войны. В этих пустых, избавленных от всего лишнего залах я пыталась проникнуть в суть положения страны, отбросив все наносное. Ирландия. Мы не могли позволить себе потерять ее. Эссекс повел себя, по самым милосердным оценкам, как полный болван. Или… продал английские интересы врагу в обмен на тайное обещание какой-то награды. В чем заключалась правда?

Я не хотела думать про него худшее. Только тираны спешат сделать выводы и осуждают без доказательств. Я подожду и посмотрю, что он ответит на мое письмо. И подчинится ли. Это было испытание, наивысшее испытание его верности.

Лишь Кэтрин и Хелена сопровождали меня. Дорогую Юрвен я в целях безопасности отослала обратно домой. Если что-нибудь начнется, лучше ей быть подальше от Лондона. В валлийской глуши никаких волнений не случалось со времен моего деда. Уезжая, она плакала; плакала и я – так мне не хотелось расставаться с нею. От Марджори из Оксфордшира не было никаких вестей, и я была рада, что она избавлена хотя бы от этих тревог.

Тихие здешние вечера были как бальзам на мою душу. Мы рано ложились, предварительно угостившись свежим сидром из окрестных садов.

Про ранний отход ко сну следует рассказать отдельно. Здесь, в Нонсаче, я вела поистине монашескую жизнь, укладываясь в постель в то время, когда при дворе еще вовсю танцевала бы или сидела за карточным столом. Я оставляла окна открытыми, чтобы впустить напоенный прохладой ночной воздух, и он успокаивал нас, точно говоря: «Так будет вечно. Времена года будут сменять друг друга, Англия же никуда не денется».

В предпоследний день сентября я проснулась медленно и естественно. Никто меня не будил, не тряс за плечо, не шептал настойчиво на ухо. Нет, я насладилась роскошью и привилегией – в жизни монарха редкими – встать, когда захочу, и никуда не торопиться.

Голова со сна была исключительно мутная. Я кое-как поднялась с постели и попросила принести лохань с теплой водой, чтобы попарить в ней ноги – и проснуться. Лохань принесли в мою опочивальню; я осторожно подошла к ней и встала в воду обеими ногами. Тепло начало медленно подниматься от ступней выше, но муть в голове не спешила рассеиваться. Нужно было как-то привести мысли в порядок. Делать это очень не хотелось. Думать предстояло исключительно о проблемах.

Сложив руки и сгорбившись, я сидела с опущенными в деревянную лохань ногами. Подол ночной рубахи задрала, чтобы не замочить. Ясности в мыслях не прибавлялось. Я, наверное, даже несколько чисел в столбик не смогла бы сложить. Я потрясла головой, как будто это помогло бы мне проснуться.

Внезапно дверь распахнулась и передо мной возник граф Эссекс. Он ворвался в мои покои и бухнулся передо мной на колени. Грязь облепляла его с ног до головы.

Мое отупение точно рукой сняло. Теперь каждой частицей моего тела овладел страх.

– Ваше величество, – выговорил он дрожащим голосом.

Я сидела в ночной рубахе, опустив босые ноги в лохань с горячей водой, лишенная всех атрибутов королевского величия. Где стража? Как он прорвался в мою опочивальню?

На мгновение я утратила дар речи. Он передо мной, в то время как должен находиться в Ирландии. Я запретила ему возвращаться.

– Я должен изложить вам мое дело, – сказал он. – Мои недруги при дворе настроили вас против меня.

Я сидела перед ним почти обнаженная, без одежды, без охраны, не понимая, что происходит за стенами дворца, целиком и полностью в его власти. Он окружил дворец своей армией? Он привел ее из Ирландии сюда, все три тысячи человек? Почему меня не предупредили из Лондона? Неужели он одержал верх над всеми королевскими частями? Мне необходимо было выиграть время.

– И в чем же заключается ваше дело? – спросила я непринужденно, словно все это происходило в зале советов.

Я вытащила ноги из лохани, и Кэтрин их обтерла.

Мой парик был в уборной, как и моя одежда. Есть такие, кто в поисках простых ответов утверждает, что, застав меня неприбранной, Эссекс получил надо мной преимущество, которого я так никогда ему и не