Королевские сестры - Виктория Холт

— Я приказала приготовить для Вашего Величества особый суп — очень легкий, но питательный.

Карл улыбнулся и заявил, что попробует его. Он хотел покинуть залу, так как свет утомлял его, а шум от стола для бассета и певец на галерее вызывали головную боль.

В сопровождении дам и нескольких придворных он покинул залу, и никто тогда не знал, что она уже никогда не будет прежней.

Карл провел беспокойную ночь, а утром, когда он вышел из опочивальни в свой кабинет, придворные заметили, что идет он нетвердо. Позже, разговаривая с ними, он, казалось, забывал, о чем говорит, и речь его была невнятной.

Одевание заняло много времени, и, отойдя от кровати, он пошатнулся и упал бы, если бы придворные его не поддержали.

Доктор Кинг, один из его врачей, был во дворце и тотчас явился к постели короля, но Карл был уже, очевидно, очень болен: лицо его стало багровым и искаженным, а дар речи пропал.

Во всем дворце воцарилось напряжение. Король болен — так болен, как никогда прежде.

Послали за герцогом Йоркским. Что теперь?

***

Король был еще жив, но тревога охватила все королевство. Он жил ради собственного удовольствия; он задал тон безнравственности не только при дворе, но и во всей стране; втайне от своих министров он заключал договоры с Францией; и, как говорили, был тайным католиком; и все же редко англичане так искренне оплакивали уход короля.

На улицах плакали в открытую. Многие помнили его возвращение двадцать пять лет назад — цветы, устилавшие мостовые, музыку на улицах, костры, вино, танцы и веселье. И пусть все обернулось не так чудесно, как они верили, по крайней мере, это было весело, легкомысленно и не похоже на уныние времен старого Нолля Кромвеля.

Они любили его, называли его «веселым монархом», помнили некоторые его изречения, которые часто повторяли, потому что они были мудры и остроумны. И вот теперь он умирал, оставляя их — Якову!

Под скорбью слышался глухой ропот: «Нет папизму!».

В своей опочивальне король продолжал жить. Казалось, он не может умереть. Ему испробовали все известные средства: вскрыли вены перочинным ножом, приложили к голове раскаленное железо, давали слабительное, клали к ногам свежеубитых голубей.

После всех этих процедур он на время пришел в себя, и когда весть об этом разнеслась по улицам, народ ликовал, зажигал костры, и все колокола Лондона звонили разом. Он болел и прежде, и вот снова здоров. Все, кто видел его проезжающим по столице, прогуливающимся по паркам в компании своих дам со спаниелями у ног, все, кто видел его играющим в пел-мел, были уверены, что в нем сила десятерых.

Но ликование было недолгим. Он не мог жить, и хотя, как он сам сказал, извинившись, он «долго умирает», он все же умирал.

***

Яков стоял на коленях у его постели, плача и умоляя его принять причастие перед смертью.

Бедный Яков! Он был человеком сентиментальным, и они были братьями. Позже он подумает о том, что значит для него уход брата, но сейчас он мог помнить лишь долгие годы близости, борьбы и усилий, изгнания и раздоров и, наконец, возвращение домой.

Карл попытался выговорить слова:

— Яков, лучший из друзей и лучший из братьев...

Слезы текли по щекам Якова, и Карл просил прощения за те изгнания, что были необходимостью, но о которых он сожалел.

К постели подошла королева; она была убита горем. Были и другие женщины, что последовали за ней в опочивальню, чтобы напомнить ему, что, хотя она и была его женой, именно они разделяли его досуг.

Королева рыдала; она умоляла его простить ее, если она когда-либо его обидела.

— Увы, бедная леди, — воскликнул Карл, — она просит у меня прощения! Это я прошу у нее, от всего сердца.

Он не мог дышать; в покоях столпилось слишком много людей, и они оставались там день и ночь.

Яков подошел к кровати, его глаза горели фанатизмом; он наклонил голову и прошептал брату, что, поскольку в душе тот католик, ему следует принять обряды католической церкви.

— Нет, — сказал Карл, — ты рискуешь жизнью, брат.

Но когда Яков думал об опасности? Он велел очистить комнату, и отца Хадлстона, который однажды спас жизнь короля в битве при Вустере, привели в покои умирающего в переодетом виде.

— Брат, — сказал Яков, — я привожу тебе человека, который однажды спас твою жизнь; теперь он пришел спасти твою душу.

Причастие по обряду римской церкви было совершено вместе с соборованием.

Затем двери распахнули, и тех, кого выставили, впустили обратно.

На следующее утро Карл II был мертв.

ДА ЗДРАВСТВУЕТ КОРОЛЬ!

В стране воцарилась тишина. На троне был новый король — Яков II, — и все ждали, что будет дальше. Крики «Нет папизму!» больше не раздавались, но взгляды были настороженными, и в воздухе висело ожидание, намек на то, что нынешняя эпоха непрочна и, возможно, временна.

Был один человек, о котором думали все, хотя немногие упоминали его имя: Джеймс, герцог Монмут, в настоящее время находившийся в Гааге, гость принца и принцессы Оранских. Что он предпримет теперь? Его злейшим врагом был герцог Йоркский, который теперь стал королем Яковом II. Монмут демонстративно называл себя «протестантским герцогом». И что же теперь делал протестантский герцог?

Анна, на позднем сроке беременности, постоянно думала о ребенке, который должен был родиться. Она баловала себя больше обычного.

— На этот раз я твердо решила, — сказала она Саре, — что мой ребенок будет жить.

— Родившись, он будет на шаг ближе к трону, чем был при зачатии, — заметила Сара.

Анна заплакала по дяде Карлу.

— Он всегда был так добр ко мне. Не могу поверить, что больше никогда его не увижу. Конечно, дорогая миссис Фримен, бывали времена, когда я и понятия не имела, что он имеет в виду. Он всегда был так остроумен, но при этом добр, а вы знаете, это редкий дар. Как вы думаете, за это ли его так любили? О, как мне его не хватает.

«Толстая, румяная дура! — подумала Сара. — Ты можешь скоро стать королевой Англии, а думаешь лишь о том, как бы поплакать по дяде Карлу!»

Сара подолгу беседовала с Джоном. Они становились все ближе; они были больше чем любовники, они были партнерами, и их честолюбие горело ярче любой страсти. Сара