Хроники «Бычьего глаза» Том I. Часть 1 - Жорж Тушар-Лафосс

Действительно, рассчитывая известную интригу, Ришельё видел в этой даме одну из главных пружин своего могущества. Со времени смерти Комбалле не один проект о замужестве его вдовы приходил кардиналу в голову, но ни одного не встречалось подходящего. Теперь все подчинялось особе королевы: в случае успеха его, племянница должна была потерять, как политический элемент, всю свою важность; если же напротив не суждено было осуществиться дерзким надеждам Ришельё, госпожа Комбалле становилась могущественнейшим источником для этого государственного человека. Надобно разоблачить его намерения в этом отношении, чтобы дать настоящее понятие о громадности его честолюбивых видов.

– Королева, сказал он однажды вечером Боароберу, после отсылки объяснения: – королева будет отвечать может желаниям или останется бесплодной.

– Ах, монсеньер, какую тяжелую обязанность в последнем предположении вы налагаете на свою бдительность.

– Аббат! я не сомневаюсь, что она будет окружена как следует.

– Если я даже осмелюсь рассчитывать на непогрешимость этого надзора, то как нужно мало времени Дьяволу, чтобы искусить женщину.

– Ты не знаешь, старый дурак, сказал кардинал, потрясая плечо аббата – на что способна оскорбленная гордость Ришельё.

– Не мог я в этом убедиться, потому что до сих пор ваша эминенция не встречала препятствий в своих намерениях.

– А если бы их и встретил… то, как говорит Гораций – ум, сменяемый препятствием, получает больше силы и живости.

– Превосходно, монсеньер.

– Слушай. Если бы супруга Людовика XIII была осуждена на бесплодие, чего Боже сохрани, – будут необходимы другие средства, добыть наследника престола, и у меня уже составлен план. Ты будешь способствовать к его осуществлению.

– Я! способствовать…

– Послушай. Тебе известно, что я не люблю оставлять проект неисполненным. Условимся теперь же.

– Но, ваша эминенция, чтобы произвести дофина, нужна королева, а я не вижу…

– Достаточно обыкновенной женщины, и я принял неизменное решение назначить одну.

– Кого же?

– Госпожу Комбалле.

– Вашу… племянницу! Разве папа, чтобы увенчать ваше намерение, обещал узаконить кардинальских сыновей?

– Наглец!

– Я хотел рассмешить вашу эминенцию: улыбка, как и солнечный луч, всегда кстати.

– Боаробер, если ты не поумнеешь, я отправлю тебя жить на подмостках на Новом мосту.

– Простите, монсеньер: дело еще не стоит хлопот; лучше я буду играть комедию с вашею эминенциею, вы лучше платите своим актерам.

– Слушай же меня, не перебивая. Ты любишь хорошо поесть, как никто в целом королевстве, выпить тоже не дурак… и в качестве бездельника ты принимаешь участье в оргиях Гастона…

– Ваша эминенция уроните меня во мнении пунция его святейшества.

– Когда-нибудь, когда принц подопьет, предложи ему сперва в шутку, а потом серьозно – жениться на госпоже Комбалле.

– Будет трудно, так как его высочество собирается жениться на девице Монпансье, дочери Гиза.

– Есть порядочное препятствие к этой женитьбе.

– Например?

– Вот вопрос! Потому что я не соглашусь, в особенности в эту минуту. Я очень недоволен дерзким важничаньем Гастона, который всегда против моих намерений с полковником Орнано. Надобно, чтобы принц был более дружен со мной, чтобы я позволил ему жениться, и я хочу поручить тебе предложить ему для нашего примирения… Но поручение требует ловкости.

– Недаром ваша эминенция удостаиваете меня своих милостей… А! знаю… разве принцесса Мария дочь герцога Неверского не так же ли в числе претенденток на руку его высочества?

– Боаробер! Тебе известно, что никто в мире не получает таких полных и подробных сведений как я. Узнай же, что эта молодая принцесса, впрочем очаровательная, выдала слишком большой задаток, чтобы принц спешил окончить торг…

– Как, в самом деле?

– Имею неопровержимые сведения.

– Но мне кажется, монсеньер, что вдовствующая королева будет рада женитьбе принца на известной принцессе ее фамилии.

– Прочь намерения этой старой королевы! Будет с вас довольно двух Медичис. Что ей тут вмешиваться! Впрочем я найду средство против ее оппозиции. Она увидит, что значит противиться моим видам… Ты исполнишь, что я тебе поручил.

– При первом же случае.

– Нет, подожди особого приказания. Только это уже решено.

– Мы можем встретиться еще с одним неудобством, чтоб склонить Гастона в пользу госпожи Комбалле.

– Какое неудобство?

– В городе довольно распространено мнение, что ваша эминенция в качестве превосходного дяди…

– Ну?

– Не смею окончить, чтобы ваша эминенция не разливались. Но есть у меня одна эпиграмма…

– Давай! воскликнул кардинал, схватив бумажку, которую Боаробер развертывал, и потом прочел: «О, вы, которые славите деяния Ришельё, зачем вам мучить свои головы, чтобы узнать – человек ли он, или демон, племянница его, как уверяют всюду, скажет вам какое у него естество.

– Возьми, Боаробер, сказал кардинал, возвращая бумагу – Эпиграмма очень мало весит на таких обширных весах, как у политика. Если я желаю, чтобы Гастон женился на моей племяннице, король прикажет ему отвести ее к алтарю.

– О, без сомнения, король может приказать, чтобы муж, хотя бы это и родной его брат, был… Монсеньер!

Эпиграмма не клеветала: госпожа Комбалле, со времени своего вдовства, жила в самой тесной дружбе с кардиналом своим дядей, и из боязни, чтобы ничто не вредило этим сношениям, Ришельё поместил свой племянницу в статс-дамы к вдовствующей королеве. Лицемерный развратник, Ришельё заботливо скрывал интригу, которая, будучи обнаружена, могла повредить влиянию его на эту флорентийскую принцессу. Госпожа Комбалле при вступлении к королеве дала торжественный обед вступить вскоре в кармелитский монастырь, она обещала Богу, так чтобы слышали люди – не носить ни жемчугу, ни брильянтов, ни пышных платьев; не открывать груди, никогда не румяниться, даже отнять у своих волос эти грациозные контуры, которые так обольщают взоры. Она отказалась от спектаклей, балов, концертов, охоты, на которой тогдашние красавицы выказывали свою ловкость в управлении лошадью. Наконец статс-дама Мария Медичис, по-видимому, обрекла себя на самую строгую набожность, и вдовствующая королева уважала такую набожность в столь еще молодой женщине.

Но когда покровы ночи, расстилаясь над аллеями сада, способствовали таинственным прогулкам, госпожа Комбалле, закутавшись в широкий плащ, прокрадывалась вдоль дворцовой стены, в щегольской отель, занимаемый кардиналом, разве уже получала уведомление днем, что его эминенция целый день будет занят важными государственными делами. Статс-дама, которую эти ответы не слишком огорчали, очень хорошо знала, что в те вечера дядя принимал красавицу Марион-де-Лорм, знаменитую куртизанку. Последнюю Ришельё оторвал у самых блестящих придворных кавалеров, и она смеялась с ними над вздохами министра, растрачивая пистоли, которыми он снабжал ее. Будучи далек, чтобы восставать против этого непостоянства госпожи Комбалле, он умел извлекать из этого большую пользу, ибо мнимая набожная статс-дама удваивала, говорят, даже утраивала взаимность любезного дядюшки. И как глаза ее теряли живость, губы и щеки свежесть, то все уже начинали говорить