Хроники «Бычьего глаза» Том I. Часть 1 - Жорж Тушар-Лафосс

Инвалид взял кошелек дрожащей рукой, но тотчас же уронил его, словно прикоснулся к огню.

– Обещаешь ли молчать?

– Клянусь, господин мертвец! Клянусь всеми святыми рая, или если вам лучше нравится, всеми дьяволами ада…

– Басурман!

– Простите, но я не знал, где ваши друзья – вверху или внизу?

– Ступай и будь верен своей клятве.

Старый солдат не заставил повторить приказания, и быстро поднявшись, побежал, оставив у ног кавалера пистоли, которые последний принужден был снова положить себе в карман.

В тот день фонтаны вместо воды выбрасывали вино в течение шести часов; грубое пьянство последовало за веселым пьянством, начавшимся с утра. В Париже радость была еще шумнее, нежели в Сен-Жермене: танцевали, пели, напивались всюду. Во всех почти улицах расставлены были богатыми обывателями столы, обремененные закусками, винами, сластями к услугам всех и каждого. Можно было подумать, что это гражданские пиршества Спарты. Ночью освещение было великолепное: общины уставили стены факелами; огромные костры горели на многих площадях. Иезуиты словно хотели в этом ряду удовольствий изобразить и свой характер, играли комедии и сожгли блестящий фейерверк. Посланники разделяли или, по крайней мере, притворялись, что разделяли общую радость: английский в качестве истого британца, полагая, что удовольствие главнее состоит в наполнении желудка, раздавал закуски и вино на весь квартал; венецианский, как более деликатный и светский, велел украсить окна своего отеля гирляндами из цветов и плодов, освещенные вечером разноцветными огнями, в то время как щегольской экипаж, запряженный шестеркой, провожал с музыкой по улицам.

Каждый по своему желанию предавался всевозможным увеселениям, данным в честь запоздалого, но не чудесного появления дофина. Не безынтересно, однако же, будет сказать, что депутации чрезвычайно удивились при виде королевского принца, который родившись в тот же день, был похож на трехмесячного мальчика и появившегося на свет с двумя зубами. Скажем больше – носилась нескромная молва, что часа через три после первого, родился второй принц, и что кардинал, будучи оглушен двойным появлением дофинов, решил, что второй должен быть признан как несуществующий. Это впоследствии была Железная Маска[55].

Глава ХVIII

Миртовый венок – Речь госпожи Шеврез. – Граф Море. – Болезнь Ришельё. – Смерть отца Жозефа. – Два Кардинала – Смерть кардинала Ришельё (4 декабря 1642).

В то время как Людовик ХIII, упиваясь родительским чувством, нашел наконец радость у колыбели сына, удовольствие более основательное, царствовало в гардельской пустыне. Пустынник как добрый француз и добрый роялист захотел также отпраздновать счастливое плодородие Анны Австрийской. Госпожа Шеврез и Горвилль, возвратившиеся из Парижа, пришли к нему. Но без сомнения многие удивятся, что приехали гвардейские капитаны Гюито и Монтиньи, и что последний привез хорошенькую Бригитту, свою молодую супругу. Все эти особы, удалившись в щегольскую, таинственную комнату, описанную выше, уселись за отлично сервированным столом и не заметили, как прошло время: радость блистала у всех в глазах, сердце каждого переполнялось веселостью. Если бы кто вошел нечаянно, того поразило бы присутствие портрета монахини за столом: это было изображение Луизы Ла-Файетт, которая, будучи удерживаема в монастыре своим званием присутствовала заочно на дружеском празднестве.

После обеда госпожа Шеврез, с глазами, сверкавшими весельем и лукавством, встала со своего места, потом, взяв миртовый венок, висевший сзади на кресле, надела его на голову великолепно одетому кавалеру, сидевшему по правую руку. Оживленным голосом она произнесла следующую речь:

– Вся Франция гремит еще кликами торжества по случаю рождения дофина. Я не хочу отстать от соотечественников, но так как я эксцентрична, то мне пришла языческая фантазия. Я убеждена, что мы должны засвидетельствовать признательность некоторым божкам погребов отеля Шеврез… Итак, друзья мои, я увенчала верховного жреца этих подземных идолов, нашего хозяина, которого назовем втихомолку графом Море… Со времени моей ссылки в Гарделль, я узнала, что этот вельможа не умер в Кастельнодари; но к величайшему благополучию королева также узнала об этом. Теперь припомните, друзья мои, как Фаброни предсказывал некогда Марии Медичи, что дети Генриха IV не перестанут царствовать – и по-моему, не трудно понять, каким образом сбылось это предсказание.

Здесь мы обязаны сделать небольшое пояснение.

Море, будучи принят пруильскими монахинями в Лангедоке и проживая у них под покровом непроницаемой тайны, вылечился от ран. Он знал, что ему не избегнуть бы смертной казни, если бы он остался во Франции и потому выехал за границу и пять лет путешествовал по Европе. Значит, это была не выдумка, что его видели на бале в Венеции, и его эминенция дал ложные сведения королю о его смерти. Случай привел этого вельможу в Гарделль, в дикую страну, где он надеялся прожить в неизвестности, в одежде пустынника.

Теперь легко проникнуть интригу, затеянную герцогиней Шеврез; разоблачаются также деятельные ходатайства девицы Ла-Файет; ясен также и решительный поступок капитана Гюито бурной ночью, когда он увез Людовика XIII к королеве немного поздно, по всем истинным современным рассказам. Объясняется также инкогнито кавалера с белым пером, а также испуг дуэлистов и старого солдата, для которых Море был мертвецом. Бесполезно будет рассказывать, что брат Жан-Баптист имел в Гарделле двойника во время своего проживательства в Париже и что Горвиль приезжал в столицу помогать графу. Но нельзя не упомянуть, что хорошенькая Бригитта, теперь графиня Монтиньи, взяла обещание от своего мужа, который даль ей клятву защищать, с опасностью жизни, новорожденного принца.

Дело это ведено было очень искусно.

Ришельё терялся в догадках. Гардельский замок и пустыня тщательно наблюдались кардинальскими шпионами; но герцогиня постоянно проживала в своем имении, и всегда на скате холма видели пустынника, благодаря его двойнику. Подозрения министра ни разу не останавливались на этой стороне; тем не менее он не сомневался, что посредством интриги, нити которой от него, ускользали, госпожа Шеврез одержала над ним победу, которая положительно бесила его.

«Впрочем, – говорил он себе: – зачем так заботиться о поисках, теперь уже бесполезных? Вот зло и совершилось; Арман, которого ты страшился; гибель твоя, более или менее близкая, неизбежна. Попытаемся, впрочем, восстать против злой участи».

В этих видах Ришельё хотел напугать короля опасностями, которые по словам его, грозили наследнику престола; но если Людовик ХIII предоставлял этому государственному человеку всю власть, за отсутствием силы води отнять ее у него, то мало-помалу лишал его своего доверия. Король советовался с женой по поводу мнимых опасений кардинала.

– Государь, – отвечала ему королева, сделавшаяся смелее: – если