В поисках Солнца - Ален Жербо

бычьих рога, но по мере продвижения внутрь он сужался. Внутри были несколько скамеек и длинный барабан, сделанный из выдолбленного ствола дерева. Вероятно, в древности он использовался для созыва жителей на их таинственные дикие церемонии. Когда я ударил по нему, он зазвучал странным глухим, но звучным гулом.

Порт-Вила часто посещали торговые суда из Нумеа, чьи экипажи, в основном из Лоялти-Айлендс, отличались великолепным телосложением и прекрасной кожей, похожей на полированную медь. Они носили только короткие набедренные повязки и любили раскрашивать свои тела и лица красными линиями. Я часто бывал на борту грузового судна, шкипер которого, бретонец, до встречи со мной всегда отказывался верить в правдивость моего путешествия. Однако, когда встретил меня, он очень радушно меня принял.

Пробыв всего несколько дней в Порт-Вила, я отплыл на остров Меле, расположенный в самом дальнем конце залива, где я надеялся отдохнуть в мире и спокойствии. Остров Меле находился на коралловом рифе, максимальная ширина которого едва достигала четырехсот ярдов. На этом крошечном клочке земли жило около пятисот туземцев, потомков людей, которые были изгнаны сюда в древние времена из-за необходимости защищаться от нападений с материка. Растительность в этом конце бухты была поразительной, и там было несколько великолепных рощ кокосовых пальм. Когда я подплыл к острову, легкий ветерок стих, и многочисленные дети, гребя на узких, неустойчивых каноэ с выносными опорами, выскочили, чтобы провести меня к месту швартовки между островом и берегом материка. Там я бросил якорь в воде удивительной прозрачности и чистоты.

Остров Меле был чрезвычайно интересен и, как и Вила, населен расой, наполовину полинезийской, наполовину меланезийской. Когда я вышел на берег, я увидел, что дети заняты игрой в крокет, которая, по-видимому, была их любимым развлечением. Однако большую часть дня они проводили в воде, рыбача или гоняясь на волнах, которые они оседлали в своих крошечных каноэ. Никогда раньше я не видел такого изобилия судов. Я искренне верю, что каждый житель острова имел свою собственную каноэ, сделанную по его мерке — длинные и узкие каноэ, вырезанные из одного куска ствола дерева, и требующие предельного мастерства в удержании равновесия, чтобы не перевернуться.

Иногда туземцы отправлялись на работу в поля, откуда возвращались с грузом ямса и сладкого картофеля, но я не думаю, что им приходилось трудиться более пяти-шести часов в неделю, чтобы добыть всю необходимую пищу, настолько плодородна почва на этих островах. Это были счастливые люди, еще не знакомые с потребностями, порожденными белой цивилизацией.

На берегу, прямо напротив места стоянки «Файркреста», жил французский плантатор, с которым я познакомился в Порт-Вила, и он взял меня с собой на прогулку лошадях, чтобы показать свою плантацию. Я был поражен плодородием земли. Кукуруза давала два урожая в год и росла до огромной высоты. На плантациях работали несколько туземцев, но большую часть работы выполняли индо-китайцы. Там была любопытная аннамская деревня, где эти люди, такие маленькие и отличные от меланезийцев, жили в философском покое, жуя бетель и гашиш.

Пресечение насильственной вербовки чернокожих туземцев фактически привело к почти полному исчезновению меланезийской рабочей силы. Французские плантаторы использовали кули из Индокитая, привезенных правительством, но англичане из-за нехватки рабочей силы были вынуждены отказаться от большей части своих плантаций и продали их французским синдикатам.

По возвращении с этой поездки плантатор показал мне хижину рабочего с Новых Гебридов, расположенную недалеко от тропы. Это было типичное жилище туземцев, так искусно спрятанное в кустах, что с расстояния в несколько метров его было совершенно не видно.

Во время моего краткого пребывания в Меле я редко сходил на берег. Хотя дети часто подходили к «Файркресту», взрослые туземцы были очень подозрительны и спешили в свои хижины, когда я приближался. Это сильно отличалось от открытого гостеприимства, которое полинезийцы проявляют по отношению к иностранцам, но причина этого стала ясна в воскресенье перед моим отъездом. Вождь острова, который одновременно был катехизатором, назначенным британскими миссионерами, пригласил меня на обед, и я скоро понял, что новая религия была слишком сурова для этих людей и бросала тень на спонтанную веселость жизни туземцев. Получить какую-либо информацию о древних обычаях было практически невозможно, поскольку вождь был вдохновлен всем пылом горячего неофита и с неразборчивым ужасом относился ко всему, что имело отношение к языческим временам. Он развлекал меня гимнами на новеньком граммофоне, когда кто-то прибежал с пляжа и сообщил, что «Файркрест» снялся с якоря и дрейфует к концу бухты. Я поспешно прыгнул в свою шлюпку, отправился в погоню и достиг ее как раз вовремя, чтобы поднять парус, прежде чем она ударилась о дно. Поскольку был воскресенье, никто из туземцев не рискнул помочь мне или моей лодке, поскольку их версия христианской религии запрещает им использовать свои каноэ в этот день, даже для помощи другим людям.

Когда я боролся с легким ветерком, я увидел между островом и главным берегом изящный кеч, делающий широкий поворот, чтобы войти в Порт-Вила. Я видел его впервые, но узнал с первого взгляда. Это был «Снарк», «Снарк» Джека Лондона, на борту которого один из моих любимых авторов совершил замечательное путешествие в 1907 году. Это было красивое и доблестное судно, несмотря на все, что говорили о нем критики в старые времена. Оно часто курсировало между Новой Каледонией и Новыми Гебридами, и моряки этих морей только хвалили его.

Через несколько дней я снялся с якоря и направился в Новую Гвинею. Был полдень 12 апреля, и мой друг-плантатор проводил меня, взорвав несколько патронов динамита.

1. У мыса Лайон, Кейптаун; 2. С моими друзьями из Eastern Telegraph Co., остров Вознесения.

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ.

ЧЕРЕЗ КОРАЛЛОВОЕ МОРЕ

В этом сезоне пассаты задержались, когда я отплывал из залива Меле, и я почти девять утомительных дней простоял в штиле. Однако 16 апреля «Файркрест» едва избежал катастрофы. Я занимался чем-то на палубе, когда заметил, как по поверхности воды ко мне стремительно приближается огромный плавник, плывущий в направлении моей лодки. Когда он подошел достаточно близко, он нырнул под корпус. Этот маневр повторился дважды, но в третий раз гигантская меч-рыба выскочила из воды прямо над кормой «Файркреста». Если бы это чудовище пронзило мой корпус своим мечом — а такие случаи часто описывались моряками — это, несомненно, привело бы к очень серьезной течи в моей лодке.

22 апреля было волнение, и вокруг меня летали различные