В поисках Солнца - Ален Жербо

Песни и смех доносились с пристани, так как о моем прибытии сообщили еще до наступления темноты, но в ту ночь никто не поднялся на борт, а я не имел желания сходить на берег. На следующее утро я принял французского резидента, старого плантатора, прожившего в этой стране пятнадцать лет. Он совмещал свои обязанности с должностью школьного учителя, был женат на француженке и имел двух дочерей.

Через несколько дней после моего прибытия вождь острова устроил в мою честь пир. Специально для этого случая была построена открытая хижина, украшенная ароматными цветами хинано и тиаре. Огромная куча фруктов, кокосовых орехов и бананов окружала вход. Мы заняли места на земле вокруг циновки, на которой были расставлены различные блюда; мы сидели, скрестив ноги, и носили венки из цветов в волосах, в истинном полинезийском стиле. Что касается меню, то это была лучшая таитянская кухня. В качестве закуски подавали сырую рыбу, замаринованную в соке дикого лимона и поданную с восхитительными соусами; поросят, запеченных под землей в печи канака, с таро и сладким картофелем; рыбу, приготовленную также под землей в кокосовом молоке; затем мелко нарезанную курицу, сваренную с шафраном в бамбуковых трубках; и, наконец, таро пои, любимое гавайское блюдо, приготовленное из таро и бананов. Что касается напитков, то мы пили восхитительную воду из молодых кокосов. Мы ели без вилок, и между каждым блюдом нам подавали калебасы с водой, чтобы мы могли вымыть руки. Но речи навсегда останутся в моей памяти. В конце трапезы вождь встал и произнес речь на таитянском языке. К сожалению, я не смог понять всего, что он сказал, и не могу отдать должное его пламенной ораторской манере, достоинству его поведения, совершенному ритму и гармонии его речи. Когда переводчик перевел суть его речи, я был поражен восхищением. Вождь начал с извинений за то, что не может устроить мне более достойный прием, но циклон, который опустошил остров в январе, разрушил его дом. Он предложил мне пирамиду из фруктов и другой еды, которая лежала навалом снаружи, и сказал мне добро пожаловать на его остров Порапора. Затем он принял меня по-настоящему по-полинезийски и объявил, что в будущем весь остров будет знать меня под моим таитянским именем, которое увы я больше не помню, хотя знаю, что оно означало «Песня сахарного тростника». Чтобы объяснить это, он рассказал удивительную историю о воине из Порапоры, обладавшем несравненной храбростью и силой, который, окруженный на вершине холма между горами Файтапе и Фаануи и тяжело раненный копьями врагов, прислонился спиной к кусту сахарного тростника, чтобы встретить смерть. Дикая боевая песня, которую он пел до последнего вздоха, стала легендарной, и благодаря ей он был известен всем будущим поколениям. «Итак, — заключил вождь, обращаясь ко мне, — поскольку он был самым храбрым из всех наших воинов и поскольку мы восхищаемся твоей храбростью, с которой ты плывешь по могучим морям, мы даем тебе его имя, и это лучшее, что мы можем тебе предложить!»

Учитывая, что остров Порапора был известен во всем архипелаге неукротимой храбростью своих воинов, я почувствовал себя смущенным и сконфуженным от этих слов, потому что никогда раньше мне не оказывали такой чести, и я мог только ответить, что ценю такую честь и выразить им свою благодарность и любовь. Мне было грустно, что я не мог в совершенстве понимать таитянский язык, но я пообещал себе, что однажды вернусь туда, чтобы собрать и изучить все легенды и истории о героях Порапоры.

Я заметил, что недавно остров опустошил циклон. Он снес все деревья, лишив их листьев и плодов, и разрушил дома. Один свидетель заверил меня, что повсюду летали листы гофрированного железа, что было очень опасно. Лишь несколько крупных хижин туземцев остались нетронутыми; именно в них туземцы обычно собирались по вечерам и пели чудесные песни, которыми Порапора славилась на всех соседних островах. Восстановление началось сразу же, но увы, всегда с использованием того ужасного белого дерева, которое, кажется, является неотъемлемой частью нашей цивилизации. Я глубоко сожалел об исчезновении всех живописных хижин туземцев, построенных на сваях вдоль края лагуны, которые, должно быть, гораздо более гармонировали с ландшафтом, чем эти современные уродства.

В Порапоре не было ни одного европейца, кроме французского резидента, который встретил меня по прибытии. Я быстро подружился с молодежью острова, благодаря чему узнал эту интересную ветвь полинезийской расы даже лучше, чем в Папеэте. Днем я гулял с этими веселыми молодыми людьми по всему этому радостному и улыбчивому острову, который сиял зеленью и умиротворением под суровыми вершинами горы Пахия. Вечером жители деревни собирались у кромки воды вокруг фламбоянта и танцевали, увенчанные гирляндами, с цветами гибискуса в волосах и телами, помазанными сладкими ароматными маслами. Рука об руку мы бродили среди танцующих групп, мои молодые друзья и я; и иногда я, который никогда не танцевал во Франции, позволял себе втягиваться в простые туземные танцы.

Население Порапоры сохранило более чистую кровь, чем население Таити, несмотря на явное смешение белых и китайцев; молодые люди носят длинные волосы; у большинства из них большие и томные глаза и та соблазнительная красота, которая свойственна полинезийцам.

Однажды английский военный шлюп пришвартовался в Теавануи, большой гавани Порапоры. Я познакомился с командиром и его офицерами, пообедал на борту их корабля, а командир Брук ответил на мой визит и пришел на «Файркрест». Они только немного прогулялись по берегу и на следующий день отплыли.

Восемь дней спустя почти идентичное судно, но под французским флагом, появилось у входа в канал. Это был военный шлюп «Кассиопея», прибывший из Самоа. Он вскоре бросил якорь недалеко от «Файркреста», и ко мне подошла паровая лодка. В ней был один из офицеров с сообщением от своего командира, предлагающим любую помощь, которая мне может понадобиться. Я сразу же поднялся на борт «Кассиопеи», чтобы поблагодарить командира Жана Деку за его любезность, и он пригласил меня на ужин.

Впервые за время своего плавания я встретил военный корабль своей страны и был чрезвычайно поражен его элегантным внешним видом и видом экипажа. Было очень приятно встретить французских моряков, людей, которые интересовались всем тем, что так меня волновало.

По странному стечению обстоятельств один из молодых моряков на «Кассиопее» написал мне после моего перехода через Атлантику, чтобы я взял его с собой. Получив отказ, он поступил на флот и теперь мы встретились в середине Тихого океана. Во второй половине дня я показал ему всю