Наши заповедники - Георгий Алексеевич Скребицкий

Организовали мы бобровую ферму еще в 1932 году, скоро уже двадцатипятилетие праздновать будем. Тогда Наркомвнешторг закупил в Америке пятерых бобров. Всех этих животных решили передать нам: Выпускать их прямо в речку, конечно, не имело смысла. Они бы там незаметно исчезли среди местного поголовья. Да и трудновато пришлось бы им на новом месте — ведь бобры не больно пускают пришельцев на обжитые ими места. Значит, нужно было их в клетках держать. А как к этому приступить, неизвестно. У самих опыта еще не было никакого, и в иностранной литературе тоже данных не имелось. Ведь за границей бобров, в основном, разводят в естественных условиях. Ну, мы все-таки решились на пробу. А проба была не из дешевых: за каждого купленного бобра заплачено около полутора тысяч золотом. Сами понимаете, какая это сумма.

Начали мы с того, что построили в помещении бывшего монастыря загончики и рассадили туда наших иноземных питомцев. Тут же приступили и к отлову своих бобров. Решили — раз уж ставить опыт, так ставить как можно шире. За август и сентябрь отловили двадцать шесть бобров. Вот с этим поголовьем и начали работу по их разведению. Прежде всего возник вопрос: чем бобров кормить? Стали давать им разные ветки, осину, иву, болотную растительность, пробовали даже рыбой кормить. Конечно, до нее ни один бобр и не дотронулся, так что от кормления рыбой мы тут же отказались. В общем, с питанием и содержанием бобров в клетках все быстро пошло на лад; бобры прижились у пас довольно легко.

Прожили они год, другой, отъелись; внешний вид у всех прекрасный, как будто бы все в порядке, а на самом деле никуда не годится — звери-то ведь не размножаются. В чем тут причина, не поймем. Вот с этой задачей пробились мы не одни еще год.

Наконец решили организовать у клеток непрерывные наблюдения за животными. А сделать это было совсем не легко. Бобр ведь ночной зверь — днем он в домике спит, а гуляет и кормится ночью. Попробуй-ка понаблюдай за ним! Электричества у нас тогда еще не было, пришлось над загончиками повесить керосиновые лампы. Первое время этот свет беспокоил зверей. Оли, должно быть, никак не могли попять, что это такое: не то луна, не то звезды. Вылезут, бывало, из своих конурок, на задние лапы встанут и тянутся к лампам — любопытно им разглядеть их получше. Но постепенно все бобры к этому освещению привыкли, перестали обращать на него внимание и начали по ночам заниматься своими делами…

Вот бы вам, когда нужно было сюда приехать, — неожиданно улыбаясь, прервал свой рассказ Леонид Сергеевич. — Поглядели бы собственными глазами, что они только проделывали. Бывало, как выйдут на прогулку да как примутся за дела, такой шум, грохот поднимут — за километр слышно. Кто не знает, и не поймет, что такое по ночам на ферме творится: то ли строят что, то ли бочки пустые с места на место перекатывают. А это, оказывается, наши бобры физкультурничают или просто балуются, кто их там разберет.

Бывало, как выйдут из домиков, напьются, выкупаются в корыте и давай развлекаться: один дверцы в клетке начинает трясти, другой перетаскивает с места на место осиновые поленья. Ему их для еды положили, а он старается одно на другое пристроить. Приладит пирамидкой и сам на них лезет. Конечно, вся постройка сразу рухнет, он тоже на пол шлепнется. И вот ведь какой настырный! Привстанет, отряхнется и опять за свою городьбу принимается. Каждый бобр всю ночь по-своему развлекается. Шум, гам такой стоит, хоть затыкай уши и беги вон… А один бобр занятнее всех оказался — прямо хоть в цирк отдавай. Бывало, ухватит свою кормушку и толкает ее перед собой, как тележку. По всему загончику и ездит из угла в угол.

За ночь наши бобры наедятся, набалуются вдоволь, а под утро все по своим домикам разбредутся — спать до следующего вечера. Наблюдали мы за ними и удивлялись: все звери сытые, веселые, ручные стали, людей совсем не боятся, — все бы, кажется, хорошо, а вот приплода нет и нет. В чем же тут дело?

— Тогда попробовали мы одну пару вывести из помещения и содержать в более естественных условиях. Построили вольеру на самом берегу Усманки, туда пару бобров и посадили. Было это еще осенью 1933 года. И вот оказалось, что, несмотря на холодную зиму, бобры прекрасно перезимовали в открытой вольере. А весной, помню, второго мая, прибегает ко мне дежурный зверовод и сообщает новость, да еще какую! В бобрином домике кто-то пищит — должно быть, бобрята. Ну, мы, конечно, к вольере, слушаем — действительно, пищат. Очень хотелось открыть домик и посмотреть, но разве можно! Еще напугаешь мать, начнет волноваться, замнет детей, затаскает в зубах или кормить бросит.

Решили ждать. У домика установили круглосуточное дежурство. Отмечали по часам, что могли расслышать или увидеть. Ночью оба бобра, самец и самка, выходили из домика, ели корм и даже купались, потом опять забирались в свое жилище. Так мы всю ночь и продежурили. Но к утру писк бобрят стал слышаться почему-то реже, потом они совсем замолчали. Долго прождали мы, все прислушивались. А в домике тишина. Наконец решили — будь что будет. Открыли крышку, глядим — в гнезде на подстилке два бобренка, и оба мертвые. Вынули их, рассмотрели хорошенько: уж очень малы, будто недоношенные какие-то.

Вы понимаете, как это нас всех огорчило? Все надежды, значит, задаром пропали. Единственное утешение оставалось в том, что мы получили в неволе первый приплод, хоть и совсем неудачный, а все же приплод.

С этих пор всех бобров мы перевели из закрытого помещения в наружные вольеры на берегу Усманки и устроили их так, чтобы наши звери жили возможно ближе к естественной обстановке. Домики сделали из бревен, а выгул в каждой вольере заканчивался купальней в реке. Трудов и хлопот с переводом бобров на новое местожительство потратили немало, по зато они не пропали даром: на следующую весну одна из бобрих родила двух бобрят, да еще каких!

При воспоминании об этом счастливом событии Леонид Сергеевич сразу заулыбался. Видно было, что и теперь, почти через двадцать лет, он вновь переживает что-то такое хорошее, чего не забудешь всю жизнь.

— Вы не поверите, какое это для всех нас было событие. Ведь решили самую главную задачу — получили в неволе у бобров нормальный, здоровый приплод. Значит, не пропали зря все старания, все бессонные ночи у клеток.