Священная война - Джек Хайт

Неподалеку Юсуф услышал мерный скрежет точильного камня о сталь. Он знаком велел Сакру остаться и прошел среди роскошных шатров своих эмиров, пока не нашел источник звука. Аль-Афдаль сидел у своего шатра с мечом в руке. Юсуф остановился в тени соседнего шатра и стал наблюдать за сыном. У аль-Афдаля были узкие, как у отца, плечи, но сильные руки и хорошо развитые предплечья. У него были острые скулы матери, теперь покрытые редкой юношеской бородой. Его сыну было почти шестнадцать. Когда он успел стать мужчиной? Юсуф нахмурился. В детстве он сам мало видел отца и обижался на отстраненность Айюба. Но со своими сыновьями он был не лучше. Нет, он был хуже. Не было времени. Ему нужно было править царством.

Возможно, еще не слишком поздно. Юсуф вышел из тени.

— Не спится?

Аль-Афдаль вздрогнул и поднял голову. Он отложил меч в сторону.

— Отец. Я… я хотел убедиться, что мой клинок острый.

Сухая трава захрустела под Юсуфом, когда он сел.

— Ты хорошо показал себя при Крессоне, сын мой. Я горжусь тобой.

— Я убил пятерых. — Это не было хвастовством. Голос аль-Афдаля был тихим, а взгляд устремлен на луну. — Последним был пехотинец, один из их сержантов. Я ударил его сзади, когда он бежал. Он упал, и я спешился, чтобы добить его. Он перекатился на спину… — Аль-Афдаль умолк. Он глубоко вздохнул. — Он был не старше меня. Когда я занес меч, он умолял меня пощадить его. «Прошу! Прошу!» Это были его последние слова.

Юсуфу хотелось обнять сына за плечи, прошептать слова утешения, но он не мог. Его сын теперь был мужчиной. Вместо этого Юсуф взял меч сына и точильный камень. Он проверил остроту лезвия большим пальцем и начал точить его долгими, привычными движениями.

— Я убил своего первого человека, когда мне было десять.

Аль-Афдаль с любопытством поднял глаза.

— Это было в Дамаске. Огромное войско франков пришло из-за моря, чтобы осадить город, но мы их отбили. Мой отец выехал с другими воинами, чтобы преследовать отступающих франков. Его сбили с коня, и мы с братом Тураном выехали, думая спасти его.

— Вы спасли его?

Юсуф покачал головой.

— Я был глупым ребенком, игравшим в войну. Если бы не мой брат, я бы погиб. — Юсуф резко замолчал. Он не думал о Туране уже много лет. Воспоминание вызвало тошноту. «Прости меня, брат.»

— А тот человек, которого ты убил? Ты помнишь его?

— Это был старик с тощими руками и длинной белой бородой. Одежда его была немногим лучше лохмотьев, и он сражался вилами. У него был рот, полный коричневых, гнилых зубов. Я раскроил ему череп мечом… — Если он закрывал глаза, Юсуф все еще мог видеть безумную ухмылку на лице старика, когда кровь стекала по его щекам, окрашивая белую бороду в алый цвет. — Первого никогда не забываешь, но со временем становится легче.

Аль-Афдаль кивнул, но ничего не сказал. Слышен был лишь скрежет точильного камня. Юсуф снова проверил лезвие, встал и протянул меч сыну.

— Завтра будет битва? — спросил аль-Афдаль.

— У франков нет выбора. Им нужна вода, а мы перекрыли им путь. В своей гордыне они сами забрели в нашу ловушку.

Аль-Афдаль улыбнулся, и Юсуф снова увидел в нем мальчика.

— Это будет великая победа.

— Иншаллах. Увидимся на рассвете, сын мой.

Юсуф вернулся к своему шатру. Разговор с аль-Афдалем заставил его задуматься о прошлом. Именно после битвы в Дамаске Юсуф впервые встретил Джона. Он нашел его в клетке, умирающим на невольничьем рынке. Юсуф отдал сандалии со своих ног за человека, который станет его ближайшим другом. Он снова посмотрел в сторону христианского лагеря. Сквозь дым он разглядел Животворящий Крест, возвышавшийся посреди шатров. Джон был там, с франками. Если Юсуф завтра одержит победу, его друг, скорее всего, погибнет.

Он нахмурился. Такие мысли были его недостойны. То, что он делал, он делал ради Аллаха. Что значит жизнь еще одного франка?

***

— Чтоб меня черти побрали, — проворчал Реджинальд, проведя рукой по своей лысине.

Джон был с ним полностью согласен. Поясница ныла после беспокойной ночи на твердой земле. Дым не давал ему уснуть, и он молился о рассвете, но когда тот наступил, он вскоре пожалел о своих молитвах. Теперь он стоял с Ги и другими великими сеньорами на небольшом возвышении в центре христианского лагеря. В воздухе висел густой черный дым. Внезапный порыв ветра развеял его, и Джон увидел вдалеке на северо-востоке Рога Хаттина. Ветер снова переменился, открыв дорогу на Тивериаду. Тысячи и тысячи конных сарацин перекрывали ее.

Реджинальд сплюнул.

— Густо, как мух на трупе.

— Нам никогда не пробиться этим путем. — Голос Джона был скрипучим после ночи, проведенной в дыму, но воды, чтобы смягчить пересохшее горло, у него не было.

— А отступать некуда, — сказал Раймунд. Он кивнул на запад. Дым там был реже, и они могли видеть отряд, который Юсуф послал, чтобы перекрыть дорогу назад, в Ла-Сефори.

— Атака прорвет их строй, — возразил Рено. — Там не может быть больше пяти тысяч человек.

— Отряд мал не просто так, — сказал Джон. — Саладин хочет, чтобы мы пошли туда. Еще один день без воды, и наши лошади падут.

— Люди сдадутся раньше лошадей, — сказал Реджинальд. — Если я скажу своим сержантам, что им нужно идти назад в Ла-Сефори, у меня начнется бунт.

Рено посмотрел на Ги.

— Что скажете, ваша милость?

— Реджинальд прав. Ла-Сефори не вариант. Нам нужно добраться до воды, и как можно скорее. — Он облизнул губы. — Это твои земли, Раймунд. Есть другой путь? Колодец или источник к северу или югу отсюда?

— Источники Хаттина лежат к северу, за Рогами. До них всего три мили. Но сарацины будут мешать нашему продвижению, и если источники отравлены, как те колодцы, что мы миновали вчера…

— Риск, на который мы должны пойти, — решил Ги. — Амальрик, готовь войско к выступлению.

— Слушаюсь, ваша милость. Раймунд, ты знаешь дорогу. Ты пойдешь в авангарде. Рено, мы с королем и Крестом последуем за тобой. Джон, ты пойдешь