Чешская и словацкая драматургия первой половины XX века (1918—1945). Том первый - Иржи Маген

развалился — и плакали мои денежки!

Л а н д а. Теперь так не бывает. Теперь мы — организованные футболисты. Вас дисквалифицировали?

М и к у л а ш е к. Ясное дело! Шутка ли — больше двухсот крон всадил в этот клуб!

К а й ф а ш. Вы капитан парохода?

М и к у л а ш е к. В настоящий момент я его замещаю.

Л а н д а. Ага, ага… так вы — пан Микулашек! Читали и про вас в «Ежедневном факеле», в репортажах пана Кумеса.

К а й ф а ш. А где капитан с паном Кумесом?

М и к у л а ш е к. Да, понимаете, такая у нас неприятная история! Тут — хе-хе — замешаны женщины. Влюбчивые суки! На всех широтах! А потом порядочному человеку от них не избавиться. Вы только представьте себе, что за поганая ситуация: прилипли к нам две гамбургские потаскушки, вот мы и возим их уже целых три месяца. В Голландии по их милости нас четыре недели продержали в крепости. Тут, правда, частично был виноват капитан Струга… Он назвал одного голландского фельдфебеля скотиной. А тот, голландец-то, случайно понял, потому как оказалось — он голландско-целебесский чех.

Л а н д а. Об этом мы тоже читали.

К а й ф а ш. Что же у вас там с женщинами?

М и к у л а ш е к. В том-то и загвоздка. Капитан Струга с репортером Кумесом посулились купить им в городе платья, а сами отведут их в дом Армии спасения. Запишут — и деру! Я уж и уголька в топку подкинул — хоть сейчас отчаливай… (Неожиданно восклицает.) О господи! Бегут! И бабы за ними! (Быстро поднимает якорь, отвязывает канат.)

Л а н д а  и  К а й ф а ш (кричат). Спурт, спурт! Наддайте!

Взмыленные  С т р у г а  и  К у м е с  вскакивают на палубу.

М и к у л а ш е к (кричит футболистам). Приятели, ради бога, задержите этих кикимор, пока мы отчалим!

С т р у г а  и  К у м е с (отталкиваются от берега метлой и зонтом. Вернее, изображают «отталкивание».) Пронеси, господь!

Ф р и т ц и  и  Й о г а н н а  влетают на сцену. Поверх нарядов шансонеток накинуты пелерины, на голове — шляпы Армии спасения.

М и к у л а ш е к (кричит). Плывем!

Ланда и Кайфаш задерживают женщин, которые дерутся с ними и кричат.

Ф р и т ц и  и  Й о г а н н а. So ane Swajneraj! Gebet uns unsere Jugend zurück![110]

КАРТИНА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

Грамцельбах на канале Майн-Дунай.

У всех персонажей мало подходящая для зимы одежда.

Пароход «Ланна-8» вмерз в лед у берега. Кругом снег. На трубе — снег. На берегу небольшой костер из хвороста, вокруг него, точно по тюремному двору, размахивая руками и согревая их дыханием, ходят  С т р у г а, М и к у л а ш е к  и  К у м е с. За Микулашеком на веревке тащится пес. Некоторое время все ходят молча.

К у м е с. Ничего себе — канун Нового года! Разве не обидно замерзнуть возле деревни Грамцельбах в Майнском канале, как Нансен{43} на Северном полюсе! Еще и цингу заработаем!

Продолжают ходить по кругу.

С т р у г а. А все Микулашек! В канун рождества забыть про котел! Приспичило ему, вишь, раздобыть елочку! Не успел пропеть «Народился Иисус!», а беда уж тут как тут! Котел лопнул от холода! Ничего себе, поздравил с рождеством! Воротился, как обычно, пьяным-пьянехонек, весь в грязище, а заместо елочки приволок этого пса!

К у м е с. Собака не такая уж плохая вещь. Нансена, между прочим, спасли эскимосские собаки! Когда стало совсем невмоготу — запряг их в сани и отправился на сушу, а «Фрам» оставил во льдах.

М и к у л а ш е к. Хорошенькое дело, разве я виноват, что котел лопнул! Может, и в том моя вина, что полгода назад, когда были в море, соль оседала на его стенках и в Гельголанде пришлось соскребать наросты? Много ли такому корыту надо — ударил мороз, и готово. Да и вообще, что я вам — календарь? Я, что ль, делаю погоду? Я придумал времена года? Зачем зря обижать человека!

К у м е с. То, что мы замерзли, — вполне логично. Ни весной, ни летом, ни осенью этого бы не случилось! Вчера, когда я ходил в деревню Грамцельбах искать телеграф, я справлялся в муниципалитете, как долго майнский канал стоит подо льдом. Созвали совещание деревенских выборных и после продолжительных дебатов ответили, что, мол, всяко бывает. Иной раз тает раньше, иной — позже. Но обычно — в апреле.

М и к у л а ш е к. Давайте отправимся на зимовку в ихний Грамцельбах. Там три вполне приличных трактира и пивоварня. Пса оставим на палубе, пускай сторожит пароход. Раз в день кто-нибудь из нас придет его накормить.

К у м е с (огорченно). Но позвольте, о чем я буду писать в своих репортажах с борта «Ланны-восемь»?

С т р у г а. Так мы до Братиславы никогда не доберемся. (Сердито.) Проклятущая жизнь!

Костер гаснет.

М и к у л а ш е к. Ну и что же вы теперь собираетесь делать? Не оставаться же тут до утра — ведь замерзнем! Пошли, Амидор… (тащит пса на пароход) привяжу тебя к трубе. (Привязывает собаку.)

С т р у г а (берет Кумеса за руку). Пойдемте, пойдемте! (Смотрит на пароход, платком утирает слезы.) До свиданья, «Ланна-восемь», до весны!

К у м е с. Успокойтесь, пан капитан. Братислава уже совсем близко. Только лед растает и природа оденется в весенний наряд — снова пустимся в путь!

Все машут пароходу платками.

С т р у г а (растроганно кричит). Пароход «Ланна-восемь», желаю тебе счастливого и веселого Нового года на твоем пути в Братиславу!

В с е (уходя, поют a tempo[111]).

Весна настанет скоро,

веселый май придет —

и Майн волною вспенится — и

«Ланна» поплывет —

эх, дальше поплывет!

Франя Шрамек

МЕСЯЦ НАД РЕКОЙ

Комедия в трех действиях

F. Šrámek

MĚSÍC NAD ŘEKOU

Fráňa Šrámek. Měsíc nad řekou. Praha, Československý spisovatel, 1967.

Перевод с чешского И. Инова и О. Малевича.

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

ЯН ГЛУБИНА.

ЙОЗЕФ РОШКОТ.

ВИЛЛИ РОШКОТ.

ПАНИ ГЛУБИНОВА.

СЛАВКА ГЛУБИНОВА.

РУШЕНА ПАВЛАТОВА.

ПЕЧАРКА.

Действие происходит в наши дни (после первой мировой войны) в чешском провинциальном городке.

Декорация одна и та же во всех трех действиях.

Мы, несомненно, находимся в старом доме. Даже не узнав о нем никаких подробностей, вы все же согласитесь с автором. Особенно если на вас произведут впечатление окружающие этот дом развалины древних городских стен. Комнатка, в которой разыгрываются все три действия, своим несовременным видом, а возможно, и еще чем-то неуловимым напоминает келью средневековой крепостной башни, где ты, о прекрасная дама, могла вдоволь тосковать у окна, вглядываясь вдаль. У этого окна в глубоком проеме как бы находится центр всей комнаты. Очевидно, это самое романтичное ее место. Оживляя его, все время проникают прикосновения извне, ибо створки окна распахнуты, и перед вами раскрывается широкий летний простор, прочерченный лишь верхушками двух тополей вблизи и косматыми гребнями лесов в отдалении. На окне — белые занавески, цветы; я уверен, что вы сразу же мысленно поселите здесь девушку, которая, едва проснувшись, соскакивает с постели