Чешская и словацкая драматургия первой половины XX века (1938—1945). Том второй - Иван Стодола

Б е н ь я м и н.

Если б я решился сказать

то, чего говорить неохота…

Нет, нет, нет, умолкаю мгновенно!

Е л е н а.

Голубь корчит из себя павлина,

хоть и нет такого пышного хвоста…

Впрочем, что-то многовато

о любви… Пора бы перестать!

Б е н ь я м и н.

Хватит, хватит, запетая песенка,

все шарманки еще заразишь!

Это удобно —

отдавать предпочтение мертвым перед живыми!

Е л е н а.

Кто знает, что мертво, что живо…

Б е н ь я м и н.

А, собственно, кто мертв?

О господи, о чем я спрашиваю!

Небось очередная прихоть

типично женского тщеславья!

Вот наложи я руки на себя —

и вы бы в три ручья ревели,

неисправимая поклонница героев!

Я на такую чушь не клюну,

гораздо интересней целоваться!

Е л е н а.

Опять он про обыкновенье, от которого

я отказалась навсегда?

Б е н ь я м и н (подходит к киоску).

Для поцелуев чересчур светло.

Я удовольствуюсь водой с малиновым сиропом.

Е л е н а (тоном продавщиц).

Недорого и вкусно.

Стаканчик, два, хоть до́ ста.

Попейте, сударь,

вдосталь!

Б е н ь я м и н (имитируя жесты чистильщика сапог).

Если у женщины туфельки не блестят,

то она словно пасмурный день.

Иди сюда, Елена,

и посвяти меня в свое ненастье:

тучи рассеются, лужи просохнут, солнце опять улыбнется —

здрасте!

Е л е н а (выходит из киоска).

Что ж, ладно.

За три стакана сельтерской воды

отполируй мне туфельки до блеска!

Из уважения к моим цветам

хочу быть понарядней.

Б е н ь я м и н.

Чистильщику сапог, видит бог, раздолье!

Даже самые верные жены

ножки ему показывают

волей-неволей.

Е л е н а.

Даже у самой верной,

даже у самой примерной

розы на щечках горят.

Б е н ь я м и н (становится на колени и принимается за работу).

Даже самые верные,

даже архипримерные

строят глазки не зря.

Е л е н а.

Рискованно, пожалуй,

когда у ног мужчина с глазами как пожары!

Б е н ь я м и н.

И не пройдет минуты,

как вы уже разуты…

Е л е н а.

Я не хочу вас обижать…

Б е н ь я м и н.

                                       Строптивица

забудет даже воспротивиться.

Е л е н а.

Даже самая верная,

даже архипримерная

расцветает и отцветает.

Б е н ь я м и н.

Даже самая верная,

даже архипримерная

чуть кокетка, а не святая.

Е л е н а.

Эх, чудесная все-таки штука романтическая любовь!

Она возвышает и красит женщину!

Б е н ь я м и н.

Доверьте мне ваш башмачок,

и я примусь за дело!

Е л е н а.

Скорей, скорей,

покамест нету покупателей!

Надеюсь, им понравятся букеты

из незабудок и ромашек.

Б е н ь я м и н (чистит ей туфли и декламирует).

Знаком ли вам тот сад, друзья,

где милая, любимая живет,

как змейка, гибкая, —

знаком ли вам тот сад, друзья?

Потупляю взоры, но

притворяюсь, будто мне давно

все равно,

будто иссякла любовь моя…

Знаком ли вам тот сад, друзья?

Когда одолевает грусть,

я птицей вьюсь и к солнцу рвусь,

любовь старательно тая…

Знаком ли вам тот сад, друзья?

Но день потух,

каленых прогоняю мух,

и, засыпая, вижу я —

идет моя любимая…

Знаком ли вам тот сад, друзья?

Е л е н а.

Эта песенка не подходит

к вашему ремеслу.

Б е н ь я м и н.

Что ни любовница — то прима-балерина!

Рассудок — пас, а сердце не сдается.

Е л е н а.

А я слегка ревную к саду…

Как может думать о цветах мужчина,

держа в руках такой прелестный башмачок?!

Б е н ь я м и н.

Привычка цели достигать окольными путями…

А цель-то — вот, лишь руку протянуть!

Неужто вас не интересовали

символика цветов, поэты аллегорий?

Е л е н а.

Немножечко. В пансионате.

Но жизнь — совсем другое.

Б е н ь я м и н.

Не потому ль претят вам поцелуи?

Е л е н а.

Опять он про обыкновенье, от которого

я отказалась навсегда?

Б е н ь я м и н.

Жилище запирают по привычке.

Е л е н а.

Неужто?

Б е н ь я м и н.

И женщина боготворит воров,

поскольку любит падать в обморок.

Е л е н а.

Посмейте только!

Б е н ь я м и н.

Поскольку туфелька неотделима

от вашей ножки, я не удивляюсь

мужчинам…

Е л е н а.

Посмейте только!

Доносится музыка.

Б е н ь я м и н (встает).

Вот вам партнер для танцев!

Е л е н а.

Браво!

Б е н ь я м и н.

Музыка — деликатнейшее из признаний.

Даже самые верные,

даже архипримерные,

услыхав его, не краснеют.

Е л е н а (обнимает Беньямина, чтобы потанцевать).

Танец — это головокруженье.

Б е н ь я м и н (кружится с ней в танце).

Не только танец, кое-что еще…

Е л е н а.

Согласна, при условии

что вы меня не поцелуете.