Чешская и словацкая драматургия первой половины XX века (1938—1945). Том второй - Иван Стодола

class="stanza">

Возвышенны, маркиза, ваши чувства.

Но жаждет, мне поверьте, род людской

не женской слабости, а твердости мужской.

Послушаем, что скажет Барнабаш.

Б а р н а б а ш. Н-н-н-н…

Г р а ф  Р и х а р д.

Тебе повелеваю: говори!

Б а р н а б а ш. Н-н-н-н…

М а р к и з а  С и л ь в и я.

Ах, господа, не говорил он сроду!

Г р а ф  А л ь ф р е д (с иронией).

А ты пропой нам песню, Барнабаш.

Б а р н а б а ш. Н-н-н-н…

Г р а ф  Р и х а р д.

Ты слышишь, я приказываю: пой!

Барнабаш с несчастным видом берет у графа Альфреда его инструмент.

Все приготавливаются слушать. Пауза.

Б а р н а б а ш (взяв несколько аккордов, старческим, слабым голосом поет).

На белом свете все живут

для радостей земных.

И тем, кто счастлив и богат,

нет дела до других!

Зачем бог людям дал глаза,

зажег им жар в крови, —

любовь к себе им застит свет,

высокий свет любви.

Все начинают смеяться.

(Пугается и поет еще тише.)

Горит бессмертная душа

на медленном огне.

Живые отвергают жизнь

и служат сатане.

Дал людям совесть бог затем,

чтоб не творили зла.

Но в реках крови, в море слез

их совесть умерла.

Все, кроме отвернувшейся маркизы Сильвии, громко смеются.

Аплодисменты.

(Поет неуверенно, сквозь слезы.)

Вы надо мною господа

уже который век.

Себя считаете людьми,

а я — не человек?

Гомерический смех.

(Плачет и поет.)

Ах, господа, ах, господа,

какая в сердце боль!

Я муки принимал от вас —

не сыпьте в раны соль!

(Умолкает.)

Граф Рихард, граф Альфред и рыцарь Гейза, покатываясь со смеху, пьют за Барнабаша. Слышен бой часов — двенадцать.

С двенадцатым ударом граф Рихард входит в картину, рыцарь Гейза — в нишу, Барнабаш стоит в центре сцены и плачет.

Часы играют менуэт.

Граф Рихард и рыцарь Гейза смеются.

Г р а ф  А л ь ф р е д.

Маркиза, вы еще должны мне танец…

(Глубокий поклон.)

Маркиза Сильвия отвечает графу Альфреду таким же глубоким поклоном.

Последние всплески смеха.

Барнабаш все еще в центре сцены, лицо его ярко освещено, он стар, очень стар. И плачет. Альфред с Сильвией на авансцене танцуют менуэт.

Занавес медленно опускается.

Юлиус Барч-Иван

МАТЬ

Драма в трех действиях

J. Barč-Ivan

MATKA

Július Barč-Ivan. Matka. Štyri hry slovenskej moderny. Bratislava, Tatran, 1973.

Перевод со словацкого Т. Мироновой.

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

МАТЬ.

ЯНО.

ПАЛЁ.

СОСЕДКА.

КАТА.

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

Бедная комната шахтерской семьи. Слева — кровать, плита, сзади — вход в комнату. Посередине — стол, на котором горит керосиновая лампа. Впереди стола — выход на улицу. Справа — сундук и шкаф. Вечер.

ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ

М а т ь, с о с е д к а.

С о с е д к а (входя медленно, неуверенно). Ты одна?

М а т ь (сидит у стола; не вставая, не оборачиваясь). Одна.

С о с е д к а. Наши все еще не вернулись.

М а т ь. Так ведь нет шести.

С о с е д к а. Боюсь я. Вчера парни из бригады моего Мартина говорили, что снова пахло газом. Как перед взрывом на «Амалке».

М а т ь. Не бойся. Вернутся.

С о с е д к а. Уже несколько дней я не знаю покоя. Проклинаю тот час, когда мой сын впервые спустился в шахту. И зачем только я его отпустила? Это не работа для человека.

М а т ь. Для бедняка жизнь всегда тяжелая.

С о с е д к а. На фабрике легче. Или в хозяйстве. Да и мне было бы милее, если б он батрачил, а не копал под землей.

М а т ь. Бог всегда с ним.

С о с е д к а. Если б я умела говорить так, как ты. А ты уверена, что с ними ничего не случится?

М а т ь. Ведь мой Яно тоже с ними.

С о с е д к а. И ты не боишься?

М а т ь. Сегодня — нет.

С о с е д к а. А я не могу дождаться вечера. Так тихо и так грустно у нас.

М а т ь. Садись.

С о с е д к а (садясь). Давно я здесь не была.

М а т ь. К нам люди не ходят.

С о с е д к а. Вчера парни вспоминали о взрыве на «Амалке». Так старый Гнилчик сказал: «Говорят, Анна Павличка заранее знала, что такое случится». Правда это? (Пауза.) Откуда ты знала?

М а т ь. Приснилось мне. Такое со мной иногда случается. Вот и тогда, за два дня до взрыва. Я видела даже бревно, которое придавило моего.

С о с е д к а. И ты поверила, что это может произойти?

М а т ь. Да, такое было не в первый раз. Сын Яно бегал еще мальчонкой, когда однажды мне приснился сон, что он сломал ногу. Тогда я не поверила сну. Но когда на третий день лесник принес его на руках из леса, я почувствовала, что бог дал мне страшную силу. Он хочет, чтобы я знала, что случится с моими близкими.

С о с е д к а. Почему же ты после этого позволила мужу спуститься в шахту?

М а т ь. Он мне не верил. Никто мне не верил. Я стояла у ворот и окликала каждого, кто направлялся к шахте: «Не спускайтесь! Послушайте меня! На «Амалке» будет взрыв! Все там останетесь!» Но они смеялись надо мной. А покойный муж зло отталкивал меня и орал, что я дурью маюсь. Я же все кричала. Тогда он заткнул мне рот и пригрозил, что побьет, а сам поспешил за остальными.

С о с е д к а. И ты больше не пошла за ним?

М а т ь. Пошла. Когда увидела, что не могу догнать, побежала. А была я беременная. Крича, споткнулась и упала. Встала, снова побежала. Когда добежала до шахты, они все уже спустились под землю. На другой день появился на свет наш третий сын. Родился он мертвым. Да и слава богу. В тот же день его отца, изуродованного и обгоревшего до неузнаваемости, вынесли из-под земли.

С о с е д к а. Как страшно то, что ты рассказываешь.

М а т ь. Страшно, Мара. Но еще страшнее, когда ты дрожишь, чувствуя, что приближается момент, когда тебе что-то привидится. И знаешь, что ничего хорошего быть не может. Но ты не в силах препятствовать этому. Ты не можешь воспрепятствовать тому, что хочет бог. (Пауза.) Люди толкуют, будто я связана с чертом. А я просто несу свой крест.

С о с е д к а. Анна, может, это