Чешская и словацкая драматургия первой половины XX века (1938—1945). Том второй - Иван Стодола

бывает хуже.

Внизу я видел странную картину:

глаз посередке, а в углу — нога,

внизу написано — Франциск Ассизский{92}.

Да, вот кому художника проклясть!

Ну как такому выйти из картины?

Б а р н а б а ш  приносит вино и с поклоном подает рыцарю.

Рыцарь пьет.

Г р а ф  Р и х а р д.

Вы пить умеете великолепно!

Р ы ц а р ь  Г е й з а.

Да, нынешние так уже не могут.

Раз как-то…

М а р к и з а  С и л ь в и я.

                    Рыцарь, вы не досказали…

Р ы ц а р ь  Г е й з а.

Ах да… простите… так на чем же я?..

Г р а ф  А л ь ф р е д.

Как сам король вам посулил свой трон.

Р ы ц а р ь  Г е й з а.

Так вот. Послушайте. Вскочил я на коня

и взъехал на скалу. Как гляну — пропасть

глубокая зияет подо мной.

Конь весь дрожит и в страхе бьет копытом.

И мне не по себе, сказать по правде, —

балкон-то, вижу я, далековат,

а места для разбега не хватает.

Тут деве я пречистой помолился!

Светило солнышко, и птичий хор гремел,

и ветерок затих.

Я понял — на попятный не пойдешь.

Перекрестился… зрители застыли

и от меня не отрывали глаз.

Пришпорил я коня, а конь ни с места:

не хочет прыгать, на дыбы встает —

боится, видно. Я опять дал шпоры —

и прыгнул он…

(Снова берет доверху наполненный кувшин и не отрываясь пьет.)

Слушатели проявляют нетерпение.

                         Летел я долго.

Конь грудью напоролся на перила,

я, выбит из седла, свалился в пропасть,

там кости перебил себе изрядно

и умер раньше, чем упал мой конь.

М а р к и з а  С и л ь в и я.

Ах, как ужасно! Рыцарь, вы герой!

Р ы ц а р ь  Г е й з а.

Герой? Безумец! Хуже — идиот!

Когда однажды после глупой смерти

я спальню той принцессы посетил,

нашел я сучку со слугой в постели.

Болван, болван… Теперь о королях

и о принцессах не желаю слышать.

Я пью за мир, что сбросил королей!

Г р а ф  Р и х а р д.

Но за кого народу умирать?

Р ы ц а р ь  Г е й з а.

Найдется за кого, не беспокойтесь.

Зато теперь не надо нам трястись,

что, оскорбив величество, быть может,

всего лишь только жестом иль улыбкой,

мы в подземелье тут же угодим.

Я рад, что нету больше королей,

и пью за тех, кто нас от них избавил.

Г р а ф  Р и х а р д (взрывается).

Мятежные слова мне не по нраву!

Р ы ц а р ь  Г е й з а.

Я уважаю вашу верность трону,

но все-таки признайтесь, что она

небескорыстна. Избежав опалы,

вы потому столь ярый роялист,

что долгое правленье короля

вам принесло доход и процветанье.

Г р а ф  Р и х а р д (выхватив шпагу).

За оскорбленье платят кровью, рыцарь.

Маркиза Сильвия успокаивает его.

Г р а ф  А л ь ф р е д.

Отец мой, право, не пристало мертвым

выказывать свой гнев и раздраженье.

Что говорить? Мы все отождествляем

отчизны благо с собственным профитом.

Кто ближе к трону, тот и богатеет.

Не верю в бескорыстье блюдолизов,

как в этом ты меня ни убеждай.

А кто до хрипоты кричит повсюду,

что честен он, — вдвойне тому не верю:

прикрыть словами хочет свой позор.

Р ы ц а р ь  Г е й з а.

Все короли похожи друг на друга:

умеют быстро завладеть богатством,

дабы еще быстрей его растратить!

Г р а ф  Р и х а р д.

Довольно слов. Мы спорить будем вечно.

За умерших подъемлю свой бокал!

Р ы ц а р ь  Г е й з а.

Согласен. Кончим спор. Пусть говорит вино.

Ведь о властях все сказано давно.

Г р а ф  А л ь ф р е д (некоторое время тихо наигрывает свою старинную мелодию).

Я спор решу легко: все люди в мире

бывают двух сортов — глупцы и мудрецы.

И тех же двух сортов бывают короли.

Коли порою правят нами мудро,

так дуракам правленье не по вкусу —

и низвергают мудрого глупцы.

Когда ж правитель глуп, бунтовщики

его за глупость с трона изгоняют.

Не верят дураки, что сами глупы,

а умный — что умней его дурак.

И потому извечно так водилось:

то дураки над умными сидели,

то глупость правила. Поочередно.

Р ы ц а р ь  Г е й з а.

Все истинно. Но говорил нам умный,

послушать бы, что скажут дураки.

Г р а ф  Р и х а р д.

Где дураков нам взять — мы все мудры!

Р ы ц а р ь  Г е й з а.

Пусть скажет Барнабаш! Он глуп, как пробка!

Г р а ф  Р и х а р д.

Кто? Барнабаш? Ну, этот, верно, скажет!

Так говори, дружище, говори!

Не бойся, вот вино, возьми, напейся.

О чем захочешь — то и расскажи.

Маркиза Сильвия и граф Альфред отходят в глубь сцены.

Барнабаш тем временем пьет вино.

М а р к и з а  С и л ь в и я (тихо).

И о любви нам можешь говорить.

Да кто поймет тебя? Любовь прекрасна,

владеет миллионами сердец,

но каждое из них иначе любит.

Бывает сердце пылким и огромным,

бывает мизерным… Так и любовь

быть может и великой и ничтожной.

Любовь есть человечность. И не терпит

жестоких слов «моя» или «владею».

Лишь тихо говорит «твоя», «бери».

Когда же люди наконец поймут:

живи они стократ мудрей и дольше,

им никогда не преступить порога —

дверь перед ними открывает смерть!

Р ы ц а р ь  Г е й з а.