Сделка. Я тебе верю (СИ) - Беж Рина

28.

ИВАН

Держи своих друзей близко, врагов еще ближе.

Когда-то давно Макиавелли сказал очень правильную фразу. Правильную и мудрую.

ЕЮ же во много руководствовался Шаталов-старший, постепенно находя компромат на всех, от кого мог так или иначе зависеть, строя империю, создавая собственный бизнес на пепелище разрушенных чужих

Этот скот никогда ничем не гнушался, уверенно топая вперед по головам, по костям.

Без стыда и совести.

С бездушной усмешкой на тонких губах и ледяным взглядом.

С полной уверенностью, что у него всё схвачено, нужные рты надежно прикрыты, а ненасытные глотки заткнуты или, в конечном итоге, прикормлены.

И в общем-то неплохо справлялся, стравливая одних с другими, подтасовывая факты, манипулируя, обманывая и играя судьбами, пока наивно не решил, что он бессмертен, непобедим и всесилен. Что его хитрая жопа круче всех.

‘Самоуверенность сыграла с ним злую шутку.

Самоуверенность и наивное представление, что дети уничтоженных его руками конкурентов не захотят во всем разбираться, предпочтя сохранить оставшиеся крохи наследства. Что не кинутся докапываться до истины и вершить собственный суд.

Не захотят или не смогут если желание все же появится, потому что тылы он прикрыл неплохо.

Неплохо, но все же неидеально.

Я нашел зацепку еще пять лет назад. Одну маленькую едва заметную нестыковку, напрочь ломающую ясную, как день, картину, что в смерти моего отца повинен один конкретный человек — Андрей Вукалов. И ее не отпустил.

Спрятал внутри себя до поры до времени и стал целенаправленно действовать.

Начал с того, что, сцепив зубы, усмирил злость, подавил желание запальчиво кинуть в лицо обвинения истинному убийце и ушел в тень.

Исчез со всех радаров, как того от меня требовали обстоятельства. Осел в Германии, на время забыв о родине. Затихарился, собрался с силами и принялся планомерно, но максимально быстро восстанавливать утраченное — поднимать с коленей потопленное семейное дело и попутно строить планы.

Именно планы — воздать по заслугам всем по-настоящему причастным к развалу семьи и бизнеса Тихомировых — были тем самым нескончаемым топливом, которое давало силы и гнало меня вперед, заставляло не жалеть себя и рисковать, требовало маневрировать на грани фола и не останавливаться.

Не останавливаться ни за что и ни при каких обстоятельствах.

И я действовал.

Еще три года назад, заметно выправившись, я потихоньку начал оживлять связи с теми, кто был предан моему отцу до последнего в родной стране. Кто пытался ему помочь и протягивал руку помощи в дико сложный период.

Как ни удивительно, ими оказались несколько бизнесменов средней руки и, что особо показательно, обычные рядовые исполнители.

Не олигархи, не воротилы. Обычные люди, имеющие свой кодекс чести.

Со мной они тоже пошли на контакт и, думаю, спустя время не пожалели, получив возможность трудиться и иметь за это неплохой дополнительный доход.

Я же в свою очередь получил глаза, уши и грамотные мозги. Не в верхушке власти концерна «Эталон-М» среди ядовитых пауков, но там, где идет не менее важный процесс — само строительство. С косяками, недоработками, порой, согласованиями на коленке и задним числом.

Наивен тот, кто полагает, что мелкие звенья в большой цепи мало что могут. Одно-два - еще может быть. Но когда они потихоньку сбиваются вместе, работают слаженно и четко... — результат очевиден.

Находясь в более чем полутора тысячах километров от Шаталова, уже спустя год сотрудничества с людьми на местах я неплохо научился определять курс, которым движется мерзавец. Чего хочет достичь, кого слегка прижать, кого слить полностью, кого поглотить или раздавить, а кого подставить, хитро подтасовывая факты.

Я вел отдаленную слежку, ни во что не вмешиваясь до, а после просчитывая варианты, как тот или иной загнанный под каблук хитрого паука несчастный сможет быть мне полезен, и потихоньку расширял агентуру.

Можно сказать, Лев Семенович сам вырыл себе могилу, я всего лишь ему просто не мешал.

За меня до поры до времени прекрасно справлялась самоуверенность Шаталова. Она, возведенная не видящим берегов подонком в абсолют, привела его к тому, что он стал допускать ошибки. Чем дальше, тем больше.

Ошибки, превращающиеся в мои козыри.

Удивительно свойство самоуверенности. Какие бы ни были способности человека: ума, учености, всяких дарований, сердца даже, — если человек самоуверен, все эти качества становятся недостатками.

Крутится в голове афоризм Льва Толстого, очень точно отражающий суть Шаталова.

Да, мой враг оброс недостатками, как снежный ком, катящийся с горы. Оброс и продолжает обрастать дальше.

Впрочем, мне это только на пользу.

Откидываюсь на спинку кресла, разворачиваюсь к окну и устремляю взгляд в сторону реки. Погожий день, лето в самом разгаре, народ облепил весь берег.

Многие загорают, кто-то купается. Компания молодежи, перекрикиваясь и хохоча, играет в пляжный волейбол. Веселье, позитив, счастье.

Даша

Ее образ мелькает перед мысленным взором, вызывая в душе тепло и трепет.

Я не помню эту девочку счастливой. Не помню беззаботно смеющейся в голос веселящейся без оглядки, сияющей улыбкой в тысячу вате.

Всегда собранная, отстраненная, ожидающая не то подвоха, не то удара в спину.

Юная с виду, но со взглядом человека, прожившего несколько жизней подряд.

Тяжелых жизней по вине ее жадных родителей и все того же подонка Льва.

И пусть она постепенно раскрывается, подпускает меня ближе, я вижу ледяной панцирь, сковывающий ее сердце.

Вижу и мечтаю его разбить. Расколоть на тысячи-миллиарды осколков.

Хочу, чтобы она непременно стала счастливой. Смелой. Жизнерадостной. Открытой. Свободной.

ОЙ, нет. Про свободу — лишнее. Эту девушку я уже не отпущу. Она была моей до того, как одна гнида протянула к ней свою загребущую лапу. И снова станет моей, когда ту самую лапу я отрублю под корень.

Я устраню все преграды между нами. И больше ее ни за что не отпущу.

Рингтон мобильного отвлекает от мыслей, возвращая в действительность. Лишь секунду трачу на то, чтобы удостовериться, что звонит мне именно та, кто должен, после чего принимаю вызов.

— Слушаю.

— Иван Сергеевич, это Марта, — робкий голосок не скрывает трепета, который не производит впечатления.

— Узнал.

— Я. я сделала то, что вы велели и?

— Нам нужно встретиться.

29.

ДАРЬЯ

Короткий стук слегка сотрясает дверь одноместной палаты, в которой я провалялась пять дней, и вот уже она распахивается, а на пороге во всей своей сокрушительной стати предстает Тихомиров.

— Привет! — мне достается широкая улыбка и теплый взгляд, от которого резко становится жарко. — Ну как ты, Даша?

— Км, прочищаю горло, краснея и смущаясь. — Привет, Вань. Нормально.

— Готова домой ехать?

— Да, готова, — киваю, потому что мужчина стоит и ждет ответа.

— Вот и отлично, — подмигивает он. — Тогда я сейчас к твоему лечащему врачу на минутку заскочу, заберу документы и пойдем. Окей?

— Конечно. Хорошо.

— Я вас провожу, — медсестра, до этой минуты топтавшаяся позади Тихомирова, охотно соглашается показать ему дорогу.

Провожаю обоих взглядом и, как только дверь в палату снова закрывается аккуратно сползаю с кровати.

Придерживая правую нижнюю часть живота, где под рубашкой находится заклеенный пластырем шов, и прилично ссутулившись, — уверена, страх, что стоит выпрямиться, и шов в ту же секунду разойдется, преследует не только меня, а всех до единого — перемещаюсь к тумбочке. Укладываю в один из двух пакетов, которые собирала еще вчера, кода наблюдающий за мной врач подтвердил выписку, остатки вещей — расческу и чашку, и, осмотревшись, протяжно выдыхаю.