Сделка. Я тебе верю (СИ) - Беж Рина

Впрочем, Иван к моей стратегии присоединяется.

— Буду только рад, — отвечает лишь на первый вопрос, возвращая Шаталову похожий ехидный оскал, а затем поворачивается ко мне и тихонько на ухо по-немецки спрашивает — У тебя случаем пургена с собой нет? Я б ему с удовольствием вместо соли подал.

— Боюсь, такого гада даже лошадиная доза не проберет Он же весь — один большой кусок... - последнее слово не договариваю.

Тихомиров и без этого прекрасно меня понимает. Обмен улыбками, притаившимися в глубине глаз, не оставляет сомнений.

— Что ж, дорогие мои, давайте поднимем бокалы... — свекор, восседающий во главе стола, открывает мероприятие пафосной, но короткой речью, посвященной иностранным гостям.

К счастью, ужин оказывается не настолько ужасным, как я ожидаю. И все благодаря Рихтерам, оттягивающим на себя львиную долю внимания, и, конечно же, моему соседу слева.

Иван не дает скучать, успевая действительно за мной ухаживать, то и дело подкладывая что-то вкусное в тарелку, и при этом, если его никто не отвлекает, активно расспрашивает обо всех присутствующих.

Вопрос тут, вопрос там. И сама не замечаю, как рассказываю ему практически всё, что знаю про каждого из сидящих вокруг.

— Вот же ты хитрый перец. Тебя только в разведку посылать, — со смешком выдаю ему на немецком, поднимаясь из-за стола.

Шаталов как раз приглашает мужчин выйти на свежий воздух, покурить и размяться, пока дамы будут выбирать десерты, а Олеся кивает мне в сторону дамской комнаты, не желая в одиночестве «пудрить носик».

— Конечно, Дашенька, проводи госпожу Рихтер и покажи ей здесь всё, — транслируя безграничное радушие, чирикает приторная до нельзя свекровь, перенимая на себя роль хозяйки вечера.

— Обязательно, — вторю ей, истекая не меньшим сиропом, и с облегчением выдыхаю, когда мы с помощницей Ивана, покинув зал, остаемся в коридоре только вдвоем.

Фух! Наконец-то.

Хоть сейчас можно быть самой собой без всяких дурацких масок.

И Рихтер, будто мысли читает.

— Слушай, Даш, прости за откровенность, но тебе с такими родственниками памятник при жизни нужно ставить, — фыркает она, подхватывая меня под руку и утаскивая в совершенно непонятную сторону. — Я б не вытерпела, клянусь, и послала их обоих куда подальше.

— Я б и сама послала, да только пока не могу, — признаюсь, не скрывая удивления в глазах, когда мы, преодолев небольшой коридор, оказываемся в основном зале ресторана рядом с барной стойкой.

Не знала, что тут и так проходить можно.

— О, а я заранее у менеджера уточнила, где можно будет спокойно поболтать. Не все ж с этими снобками в кринолинах сидеть, — хихикает Олеся, понимая меня без слов.

Девушка щелкает пальцами, подзывая бармена, заказывает мне «Секс на пляже», себе безалкогольный мохито и кивает в сторону барных стульев.

— Садись, Даша, в ногах правды нет. А я с тобой по-настоящему подружиться хочу.

— Ну давай попробуем, — выдаю, поражаясь прямолинейности Рихтер.

Следующий час, а может чуть больше, пролетает как один миг.

Новая знакомая успевает меня и удивить, и рассмешить, и закидать провокационным вопросами, и рассказать о своей семье, а после даже показать фотографии двухгодовалого сынишки Йена, который на время поездки родителей заграницу остался с родителями Карла в Германии.

Но больше всего меня цепляют слова Олеси про Тихомирова, сказанные в конце.

— Даш, Ваня — сложный человек, а еще очень закрытый. Но при этом он — самый лучший в мире друг, за которого я порву любого, и замечательный сын. Уверена, он тебе не говорил, что случилось тогда, пять лет назад. Но я считаю, что ты должна знать.

По спине волной колких мурашек прокатывается озноб. Заранее становится неуютно, а Олеся уже продолжает:

— Против его отца, Сергея Ивановича, грязно сыграли. Подставили и отжали бизнес.

Сыну он не говорил до последнего. А потом резкий приступ — срочная поездка в Германию в клинику. Время шло на часы. И все равно частичная парализация.

Господи, вот почему он сорвался, забыв обо всем. Ради родных.

Сглатываю колючий ком, вставший поперек горла, понимая Ивана, как никто. Но в следующую минуту оказывается, что это не конец истории.

— Тогда же от Сергея Ивановича ушла жена. Муж бедняк, да еще инвалид ей стал не нужен. Ваня разрывался в одиночку. Пытался сохранить те крохи бизнеса, что еще у них оставались, пахал за троих на подработках, чтобы обеспечить прикованному к постели отцу надлежащий уход, и как безумный рвался к тебе в Россию. Но его не пускали. Кто-то отлично постарался. Тихомировым перекрыли кислород.

Господи помилуй

— Но он справился, — произношу сипло.

Эмоции переполняют, но не покидает уверенность, что у Ивана не могло быть иначе. Он же — кремень. Он — сила и мощь. Он — тот, кто не опускает руки. Никогда — Справился, Даш, — подтверждает сидящая со мной бок о бок девушка. — Но при этом замкнулся в себе, четко ограничив круг общения. Он считал, что потерял тебя Мать его предала. Отец умер спустя год, который так и провел в клинике.

Обхватываю бокал обеими руками, чтобы скрыть, как они дрожат. Прикрываю глаза, вспоминая, что Тихомиров рассказывал про свой приезд в Россию.

Удивительно, как он вообще решился со мной заговорить... первым. Ведь в моем предательстве он тоже был уверен. Мама постаралась.

Сколько же жестокости вокруг... но хуже всего, это удар в спину от близких.

— Это жутко, — качаю головой.

— Да. Но хуже было, — горько усмехается моя собеседница, — когда эта кукушка, его мать, решила вернуться. У Тихомирова как раз дела круто пошли в гору. СМИ трубили во все колокола о молодом талантливом бизнесмене. И тут она. Привет, сыночек. Я скучала.

Обалдеть.

ВО все глаза пялюсь на Рихтер, не скрывая шока.

— Ага. Он ее на порог не пустил, не принял. Не простил из-за отца, — сверкает глазами Олеся. — И знаешь, я его отлично понимаю. Нахрен таким шкурам вторые шансы.

Молчу. Что тут скажешь?

А верная подруга Тихомирова накрывает мою ладонь своей, сжимает и произносит, глядя в глаза.

— Не играй с ним, Даша. Я тебя очень прошу. Если чувства в прошлом, лучше скажи Ивану прямо. Он в любом случае тебе поможет. Но так вы останетесь друг перед другом честны.

Единственное, что я делаю — просто ей киваю, давая понять, что услышала. Что-то доказывать и убеждать лично ее не рвусь. Незачем. Да Рихтер этого и не надо.

Еще спустя полчаса немецкие гости прощаются с Шаталовыми, ссылаясь на усталость и завтрашний рабочий день.

Под шумок собираюсь и я. Меня ж ради Олеси приглашали, значит, выполнив миссию, могу отчаливать.

Не желая пользоваться услугами шофера свёкров еще раз, выхожу на улицу и ныряю в приложение, чтобы вызвать такси. Не успеваю. Иван, вдруг оказавшийся рядом, останавливает. Перехватывает за руку и уводит в сторону своей машины.

— Я тебя сам отвезу, — говорит не подразумевающим отказов тоном, после чего открывает переднюю пассажирскую дверь и велит забираться в салон.

Не сопротивляюсь. Благодарю и выполняю его пожелание.

Дома оказываюсь спустя час и, еще долго лежа в кровати без сна, обдумываю слова Олеси Рихтер. А также то, что осталось не озвученным.

В отличие от собственной матери, меня он захотел выслушать и понять.

27.

ДАРЬЯ

Следующие три недели очень напоминают день сурка. Ранний подъем, комплекс упражнений, завтрак, ритуальный кофе на балконе, поездка в офис, десятичасовой рабочий день с перерывом на перекус — чаще всего в компании иностранных коллег, и возвращение в родные пенаты:

Со стороны выглядит скучно и муторно. Еще бы, многократное повторение одного и того же, нового ничего нет. Но это лишь видимость.

Унынием рядом со мной не пахнет. А каждое новое утро я встречаю с мыслью: что же меня ждет в этот раз?

Продолжительный взгляд, наполненный участием и сосредоточенностью, или он же, но приправленный хитринкой и некой тайной, клубящимися в глубине синих глаз неординарного мужчины?