Сделка. Я тебе верю (СИ) - Беж Рина

Теплая улыбка, внушающая уверенность в себе и дающая силы высоко держать голову, или та, что провоцирует и разжигает эмоции и заставляет сердце трепыхаться в груди и мечтать о личном счастье?

Дружеская поддержка крепкой мужской руки или провокационное прикосновение, запускающее мурашки по коже и рождающее желание продлевать это ощущение еще и еще дабы, нет, не насытиться, но хоть немного посмаковать?

Чисто деловые разговоры с непроницаемым видом или завораживающий микс, когда к словам добавляются взгляды, жесты, недомолвки и даже молчание? Когда замерший на середине вдох говорит больше, чем целая фраза, а хищный прищур запускает в животе такой рой бабочек, что чувствуешь себя юной влюбленной прелестницей.

На работу, как на праздник. Это выражение совершенно не отражает суть моего рвения. Зато... на работу, как на свидание — вот это точно про меня.

Я спешу в офис с радостью, предвкушением и неким азартом.

Не до отношения с супругом уходят даже не на второй и не на десятый план. Они превращаются в то, чем были всегда. В пыль, ненужный мираж, ничто.

Даже то, что Ярослав несколько раз появляется в компании Ольги, смеется обнимает, заботливо подставляет стульчик и окружает ее вниманием, не производит на меня никакого впечатления.

Внутри не дрожит. Не царапает Ищущие взгляды Шаталова вязнут в пустоте.

Победоносные улыбки Семеновой воспринимаются фоновой картинкой.

У меня нет к ним неприятия. Нет негатива или ревности. Нет подавления чего-то болезненного.

Внутри всё ровно, как на свежезалитом катке.

А, может быть, даже ровнее, чем обычно.

Зато есть надежда... призрачная надежда, что до недомужа наконец дойдет — пора заканчивать этот затянувшийся концерт Пора взрослеть и брать на себя ответственность за женщину, которая с ним рядом, за малыша, который скоро появится на свет. Есть неугасающая вера, что у Ольги проявится бульдожья хватка, и ей хватит сил привязать Шаталова к своей юбке, убрав с моего горизонта раз и навсегда.

И все равно мысли об этой парочке идут лишь фоном. А в центре — Он. Мой ориентир. Тот, за кого вольно-невольно цепляется взгляд, чье каждое слово, как драгоценность, ловит мое ухо, чье мнение мне интересно и важно, чье даже мимолетное прикосновение рождает душевный трепет.

Иван.

С каждым новым днем, часом, мигом, что контактирую с Тихомировым, я все сильнее им проникаюсь. Его эмоциями, его настроением, его огнем и энергией, его силой и несгибаемостью.

Им самим.

Сложным, многогранным, неординарным и безумно притягательным.

И очень знакомым, несмотря на пять лет разлуки. Будто он — не проходной человек, А мой мужчина.

Мой.

Глубокий, но понятный. Тяжелый, но правильный. Закрытый, но тот, кому веришь на подсознательном уровне.

Кого я ждала много лет и, слава богу, дождалась.

С ним не может быть неуютно, как с псевдомужчиной. С ним не может быть параллельно или никак, как с чужаком. С ним так, как надо. Надежно, комфортно и по живому, даже если он эмоционально закрыт что происходит с завидной регулярностью.

Но это никоим образом не пугает. Наоборот, я, будто очнувшись от долгой спячки, вновь начинаю жить. С опорой под ногами, со смыслом, с целью.

С желанием.

С четким и непередаваемо острым понимаем, что я — женщина. Желанная женщина. Красивая. Особенная.

Тихомиров не произносит этого вслух, но каждым своим действием, взглядом, вниманием к деталям, заботой о мелочах, стремлением помочь и облегчить мою жизнь это демонстрирует.

— Пристегнись, Даша, — его обычная фраза перед тем, как он трогается.

— Держи-ка, — и в мои руки опускается стаканчик с кофе и бумажный пакет с двумя круассанами. — Мы на объекте еще час — полтора как минимум проторчим. Обедать не раньше, чем в четыре поедем. А ты и так как тростинка.

Прячу алеющие щеки за волосами и улыбаюсь. Неужели услышал, что в животе урчит?

— Дашь, глянь пока вот эти документы. С проектировщиками я сам переговорю и переведу, там, где потребуется. Не переживай, мы сними справимся.

И он реально справляется, а я, не разрываясь на части, вношу правки.

— На твоем пежо задний левый фонарь перегорел и, судя по звуку, колодки подошли. Давай ключи. Пока мы в офисе, его отгонят в сервис и все заменят.

Отдаю. А когда вечером выхожу чтобы ехать домой, не сразу узнаю в поблескивающем наполированными боками красавчике своего пыжика. Он выглядит так, словно только-только сошел с конвейера.

— Даш, не пугайся. Это твоя охрана, — будто из тени возникают две рослые фигуры и кивают, здороваясь. — Светиться они не станут, не переживай. Но поблизости будут всегда. Просто знай, что не одна, даже если думаешь иначе.

И еще много чего в его неподражаемом исполнении. Но то, что особенно поражает.

Это случается в пятницу вечером.

Я дома одна — совсем недавно вернулась из офиса. Внутри разливается радость, что позади осталась не только рабочая неделя, но и сложный разговор со свекром Взамен подписей на документах я выбила новое обследование для мамы и операцию, которая в случае успеха позволит ей стать более самостоятельной.

А еще Тихомиров пригласил завтра прокатиться в соседний городок. Да, да, да!

Просто так, развеяться.

И вот я вся в предвкушении, что одеть.. и тут приходит боль. Резкая: опустошающая. И вместе с ней темень, желающая забрать меня в туманное ничто.

Я совершенно не помню, как оказываюсь в больнице. Из воспоминаний только попытка правильно нажать на кнопки в телефоне, вызвать скорую и открыть входную дверь.

Дальше вспышками: боль и те самые парни из охраны в моей квартире, боль и Иван, бледный, взволнованный, что-то кому-то рычащий, боль и люди в медицинской форме, яркий свет в глазах и снова боль, а после укол в руку и боль притупляется... мне становится хорошо, я уплываю куда-то далеко, где этой боли нет, но по-прежнему есть голос Ивана. Поэтому мне нестрашно.

Я не одна.

Прихожу в себя тяжело. Меня как будто включают Раз! И появляются звуки чувства, ощущения. Неприятные до жути. Больно дышать, живот горит, пошевелиться невозможно... или страшно.

А вокруг голоса. Чужие. Они говорят, говорят, говорят. Ненужный шум. Неважный. А я пытаюсь уловить свой голос. Один-единственный, который мне нужен. Тот, за который цеплялась изо всех сил.

Будет он. И со мной все станет в порядке.

Но его нет. И от этого страшно.

Хочу его позвать, очень сильно. Но даже не могу пошевелить губами. Все, на что я способна — это плакать и чувствовать, как горячие слезы скатываются по щекам.

Неужели снова одна?

— Даша, что такое? Помогите ей! Обезболивающее вколите! Вы врачи или кто? —тихий рык, а меня мощнейшим откатом накрывает.

Иван.

Здесь! Рядом!

Не ушел.

И слезы уже от радости текут. И собственный голос прорезается, отказываясь от дополнительной порции обезболивающего. И в руки себя я беру, чтобы его успокоить.

А позже узнаю, что мне удалили аппендицит. Операция прошла хорошо. Через три-пять дней отпустят домой.

И да, отпускают. Через пять дней, как обещают. А за эти самые пять дней я в очередной раз узнаю, кому дорога. А кому так, по боку.

В больнице меня навещает только Иван. Ежедневно и не по разу. Чета Рихтеров.

Олеся.

АХ да, еще свекровь звонит. Но не чтобы поинтересоваться самочувствием, это ей ни к чему. А чтобы поставить в известность, что Оле вдруг стало плохо, и Ярослав повез ее к морю отдохнуть на пару недель.

— Не звони мужу и не срывай его по глупости, — дает она наставления. — Тем более что тебя скоро выпишут. А они и возвращаться дольше будут, и толком не отдохнут.

Да и чем тебе Ярик поможет, он же не врач?!

Хочется смеяться, но слишком больно.

Зато съязвить удается.

— Спасибо за ваше беспокойство, Клавдия Игоревна. Век не забуду, — кидаю в ответ и, испытывая ни с чем несравнимое удовольствие, блокирую телефон на все пять дней.

Да пошли эти Шаталовы куда подальше.