Сделка. Я тебе верю (СИ) - Беж Рина

Дурочка я. И самой стыдно.

Но не могу не признать: до последнего сомневалась, что Иван приедет.

Нет._Он не давал повода ему не верить. Звонил накануне, как поступал до этого каждый день, несмотря на занятость. В привычной манере шутил, подбадривал и рассказывал, как меня не хватает на переговорах, а после, уже прощаясь, заверил, что не пропустит выписку и лично заберет меня из больницы.

Я выслушала, согласилась, поддакнула, но в глубине души.

Привычка сомневаться во всём и во всех — слишком крепко во мне укоренилась.

Когда другим до тебя постоянно нет дела, к этому привыкаешь и переключиться сложно. Сложно вдруг взять и поверить, что люди действительно, дав слово, его сдержат, не передумают, не забудут, не найдут сотню отговорок и десяток более важных дел, как зачастую случалось.

Сложно допустить в сердце мысль, что ты вновь не одиночка. Что о тебе искренне переживают, потому что ты — это просто ты, обычная нуждающаяся в помощи девушка, а не выгодное вложение времени и сил.

Сложно открыться, потому что потом может стать больно.

Проще жить, ни на кого не рассчитывая и заранее выстраивая наихудший вариант развития событий. Тогда и разочаровываться не так болезненно.

Я привыкла существовать сама по себе. Родители и Шаталовы отлично поднатаскали и закалили.

А Иван ведет себя иначе. По факту совершает обычные человеческие поступки Обычные — для обычных людей. А для меня, неправильной, — почти невероятные.

Будто подвиг.

Сказал — сделал.

Пообещал — выполнил.

Дал слово — сдержал.

Не пустомеля. Не трепло, желающее покрасоваться.

Он — Человек. Он — Мужчина. Он…

— 0, ты уже собралась? Вот и умница.

В этот раз Тихомиров не стучит. Сразу проходит в палату. И, двигаясь почти неслышно, прямиком направляется ко мне, так и стоящей возле тумбочки с пакетами.

— Даш, давай-ка я заберу твои вещи, — сгребает одной рукой сразу обе сумки, — а ты, — подставляет мне локоть другой руки, — цепляйся крепче и пошли потихоньку.

Или, если хочешь, — притормаживает и ловит мой взгляд своим, — я могу тебя понести.

От одной только мысли оказаться в его крепких объятиях сердце делает кульбит.

Хочу... хочу... хочу... но…

— Нет, Вань, спасибо, — все же отказываюсь. — Сама дойду.

— Точно?

— Да. Врач сказал, что жалеть себя — неправильно. Мне нужно больше двигаться и не бояться, что швы разойдутся.

Несколько секунд молчит, после кивает:

— Ну-уу... мне он тоже самое сказал, — соглашается в итоге. — А еще про диету, лечебную гимнастику, утягивающее белье или специальный бандах и... — грозит пальцем, — строго велел никаких тяжестей тебе не поднимать.

— Вот прям совсем-совсем?

— Вот прям совсем.

Посмеиваясь, обсуждаем каждый озвученный пункт и решаем даже такую обыденную тему, как покупку еды по пути домой, потому что за почти неделю отсутствия у меня в холодильнике ни одна мышь повесилась. Так и доходим до машины, а там первое, что бросается в глаза.

— Вань, у тебя охрана появилась?

— И у меня, и у тебя, — поправляет Тихомиров. И вдруг ошарашивает. — Даша, а ‘давай ты сейчас поедешь ко мне, а не к себе?

Оборачиваюсь и, нахмурившись, уточняю:

— В каком смысле — к тебе?

— В самом прямом, — пожимает плечами и губы в улыбке растягивает, будто ничего странного не предлагает — Я дом купил, небольшой, но добротный. Сразу за городом. Земли вокруг много. Лес. Река. Тишина.

— Дом? Здесь? В России? — удивленно хлопаю ресницами. — Правда?

В мыслях мелькает давняя-давняя встреча, когда мы гуляли по набережной и обсуждали планы на будущее. И в тех наших планах фигурировал не пентхаус в новостройке, а именно дом. Не громоздкий, а маленький и уютный. Из камня, дерева и стекла. А вокруг лес, озеро или речка. И главное, забор высокий и соседи не под носом, а где-то там, чтоб не отсвечивали.

— Правда, Даша, — кивает и следом уточняет. — Ну скажи мне, что тебе делать одной в квартире? В четырех стенах? Где скучно, ограниченно и одиноко.

— Еще скажи опасно, — прищуриваюсь.

И скашиваю глаза на телохранителей. Про этих высоких широкоплечих молодцов в белых рубашках и темных костюмах, будто они — люди в черном из одноименного фильма, и так забыть сложно. Но когда они не просто стоят возле кортежа из трех машин, а работают, незаметно осматриваясь вокруг и контролируя периметр — тем более.

Раньше они не отсвечивали. И если бы моих личных Иван не представил, я бы и не знала, что они есть.

А теперь стоят поблизости. И оружие у них есть.

Ведь это что-то да значит?

— Пока не опасно, Даша. Нормально, — уточняет Иван.

И я понимаю, что в этот момент он предельно серьезен.

Шутки закончились, наступила реальность. А еще до меня доходит, что, пока я была в больнице, в его личной вселенной что-то изменилось.

— Пока нормально? — повторяю фразу Тихомирова, но уже вопросительно.

— Да, Даша, — кивает он утвердительно.

Подступает ко мне ближе, игнорируя прохожих и персонал, идущих мимо и с интересом на нас поглядывающих, гладит костяшками пальцев по щеке, подбородку и, не меняя интонации голоса, припечатывает:

— Когда появится хоть один намек на ненормальность, на то, что тебе грозит опасность, самая маломальская, я не буду думать ни секунды, не буду спрашивать твоего мнения, я просто заберу тебя и спрячу.

Сглатываю, проваливаясь в его темно-синий мерцающий взгляд и киваю.

— Хорошо.

— И даже спорить не будешь? — приподнимает бровь.

Качаю головой и отвечаю так, как уже отвечала однажды.

— Не буду. Я тебе доверяю, - а затем, преодолевая трепет в груди и бабочек в животе, беззаботно взмахиваю рукой в сторону машин. — Вань, а поехали уже за продуктами в магазин и домой. Хватит любопытным Варварам бесплатное кино устраивать:

Тихомиров зыркает в сторону тех самых Варвар, моментально придавая им ускорение злобной гримасой, и вновь обращает все внимание на меня.

— Значит, ко мне ехать не хочешь? — понимает правильно.

— Еще не время, Вань, — убеждаю и, услышав угрозу, что раз так, то он непременно явится ко мне на ужин вместе с готовым ужином, и будет кормить, и контролировать, как я обхожусь одна после операции, с улыбкой заверяю. —- А приезжай, я буду только рада.

30.

ДАРЬЯ

Господи, чувствую себя извращенкой, дорвавшейся до мужика. Точнее, дорвавшейся до того, что мужик меня отчитывает, а я стою, потупив глазки, и млею.

Классно-то как! М-м-мм... до мурашек.

И хоть трава не расти — не испытываю ни капли стыда. Мне обалденно приятно, что 'Иван меня ругает, потому что это значит одно — он переживает.

Ему не все равно. Ему важно мое здоровье, самочувствие.

Важна я сама.

— Даша, драть тебя надо, егоза ты непоседливая! Я же русским языком сказал, когда уходил: тебе отдыхать надо. Ты почему ослушалась? Или для лучшего усвоения стоило фразу еще и на немецком повторить? А может, сразу к кровати привязать?

К кровати?! Ох.

Непроизвольно облизываю губы. Бросает в жар. А вмиг разгулявшаяся фантазия резво подкидывает одну за другой жаркие сцены с участием Тихомирова.

Грудь тяжелеет. Низ живота потягивает.

Возбуждение. Впервые за пять лет я испытываю возбуждение.

И от такой несправедливости и жестокости бытия — когда хочется, но не можется —чертов аппендицит! Как же ты не вовремя!! — странным образом хочется плакать.

Боже, вот это меня штормит?! Неудовлетворенность разъедает кислотой до такой степени, что хочется содрать с себя всю одежду. Так сильно она раздражает вдруг ставшую слишком чувствительной кожу. А эти спазмы и пустота там.

Переступаю с ноги на ногу и, пряча алеющие щеки за распущенными волосами оправдываюсь:

— Вань, не ругайся, пожалуйста. Я же немножечко. Только пол подмела да пыль протерла.

Нет, ну а как он хотел?