Военная разведка Японии против СССР. Противостояние спецслужб в Европе, на Ближнем и Дальнем Востоке. 1922—1945 - Александр Геннадьевич Зорихин

они под видом советских военнослужащих должны были просочиться через границу и перерезать Транссибирскую магистраль в районах Магдагачи и Сковородино.

Личный состав отряда «Асано» приказом начальника ИРУ в начале июля 1941 г. был доукомплектован по штатам военного времени и выведен в лагерь в верхнем течении р. Нонна для отработки диверсионно-разведывательных задач. Месяц спустя в Мохэ для руководства действиями групп «Асано» под Сковородино на должность командира погранотряда Маньчжоу-Го прибыл сотрудник ИРУ майор Мурата Такэцунэ и вместе с ним 10 маньчжурских военнослужащих – курсантов разведшколы Накано японского происхождения, во главе с младшим лейтенантом Арита Ёсио, которые организовали здесь отдельный японский диверсионно-разведывательный отряд. Действия асановцев под Магдагачи с позиций Оупу и Хэйхэ координировали сотрудники ИРУ лейтенанты Коянаги Хикару и Симада Торакити, также получившие документы прикрытия маньчжурских пограничников[674].

Сам отряд с начала июля занимался в верхнем течении р. Нонна усиленной боевой подготовкой – изучал тактику партизанской войны и минно-взрывное дело. В сентябре 1941 г. его личный состав вернулся на станцию Сунгари-2, однако 40 наиболее обученных военнослужащих под командованием младшего лейтенанта Аида Масамицу были скрытно доставлены по железной дороге в Хэйхэ, откуда речным путём переброшены в Оупу. Находясь здесь до июня 1942 г., асановцы изучали систему охраны советской границы, отрабатывали способы её перехода, ведения разведки, уничтожения военных объектов. Взвод корнета Н.В. Рычкова в декабре 1941 г. самолётом был переброшен в Мохэ, откуда убыл на 28-й постоялый двор в 30 км от советской границы. До июня 1942 г. рычковцы отрабатывали методику ведения партизанской войны, обращая особое внимание на минно-взрывное дело, после чего вернулись на станцию Сунгари-2[675].

В целях обеспечения действий диверсионно-разведывательных групп в советском тылу 3 и 4 июля 1941 г. начальник штаба Квантунской армии запросил у Военного министерства срочную поставку большой номенклатуры спецсредств, в том числе 31 малогабаритной агентурной радиостанции дальностью связи от 30 до 2000 км, 600 индукторных минно-подрывных машинок, 600 мин для уничтожения паровозных котлов в виде кусков угля, 500 самовоспламеняющихся мин в виде кусков мыла, 30 комплектов башмаков «Тип 92» для спуска составов с рельсов, 200 доз яда и 50 спецпистолетов в виде автоматических карандашей. Большую часть средств Токио готов был поставить до сентября, остальную – только к марту 1942 г.[676]

Несмотря на интенсивную подготовку японских войск к нападению на Советский Союз, ожесточённое сопротивление Красной армии на всех стратегических направлениях, особенно на московском в ходе развернувшейся в июле 1941 г. Смоленской битвы, поставило крест на реализации плана «Кантокуэн». Как сообщал 20 июля военный атташе в СССР полковник Ямаока Мититакэ, вступление И.В. Сталина в должность наркома обороны свидетельствовало о его переходе к единоличному управлению государством и намерении нести всю ответственность за ход боевых действий вплоть до разгрома Германии, а 24 июля военный атташе в Берлине проинформировал Токио о том, что «на центральном участке в районе Смоленска сейчас идёт ожесточённая битва, царит неразбериха, единой линии фронта нет, в каждом котле окружения Советская армия проводит одну контратаку за другой», в связи с чем в «Секретном дневнике войны» Генерального штаба 22 и 29 июля 1941 г. появились записи о том, что, «вопреки ожиданиям, правительство Сталина не пало, а только окрепло», «обстановка на советско-германском фронте без изменений» и ставился закономерный вопрос: «А не совершил ли Гитлер ошибку?»[677]

В начале августа 5-й отдел подготовил «Оценку нынешнего положения дел в СССР», в которой проанализировал государственную структуру Советского Союза, его внешнюю политику, состояние Красной армии (в сравнении с японской и немецкой) и её способность к сопротивлению. Вывод был однозначным: «Хотя, вероятно, в этом году Советская армия оставит Москву, она не сдастся. В конечном счёте надежды Германии на блицкриг не сбылись, и дальнейшее развитие событий будет невыгодным для неё»[678].

Выводы о неспособности Германии покорить Советский Союз в 1941–1942 гг. глава военной разведки представил начальнику Генштаба и высказал мнение об отсутствии предпосылок для реализации плана «Кантокуэн». Серьёзное опасение у японцев вызывала угроза уничтожения советскими ВВС промышленных и военно-политических центров метрополии: по оценке Оперативного управления ГШ от 26 июня 1941 г., в случае начала войны дальнебомбардировочная авиация Красной армии 10 самолётами в ночное и 20–30 в дневное время могла «обратить Токио в пепел». Особое впечатление на Ставку произвёл налёт 8 августа 1941 г. советской авиации на Берлин, в связи с чем заместитель начальника Генштаба потребовал от военных атташе в Европе представить доклад о типах, количестве участвовавших в рейде самолётов, характере применённых авиабомб и причинённом ими ущербе[679].

Суммировав данные органов военной разведки, 9 августа 1941 г. армейское управление Ставки выработало судьбоносный для империи проект решения об отказе от нападения на Советский Союз:

«1. Согласно оценкам разведывательных органов Верховного командования, нельзя рассчитывать на капитуляцию СССР в этом году. Также не оправдались наши расчёты на бегство правительства Сталина за Урал. Таким образом, если исходить из развития ситуации на советско-германском фронте, нет никаких перспектив применения [наших] Вооружённых сил против СССР.

2. На фоне заморозки [наших] американских активов и введения эмбарго на поставку нефти, что обязательно скажется на состоянии нефтяных ресурсов Японии, советско-японская война, особенно в нынешней, постоянно усложняющейся ситуации будет совсем невыгодна нам.

Следовательно, принятие в начале августа ранее спланированного решения о нападении на Советский Союз решительно невозможно, и нет иного пути, как отказаться от применения силы против СССР осенью этого года»[680].

Данный проект вместе с последней информацией Разведуправления о советских войсках за Байкалом 3 сентября 1941 г. был рассмотрен на координационном совещании правительства и Ставки. Собранные Квантунской армией сведения свидетельствовали о сохранявшемся советском превосходстве на дальневосточном, забайкальском и монгольском направлениях, несмотря на переброску части сил на Западный ТВД: по данным разведки объединения, восточнее Байкала Советский Союз имел 860 000 военнослужащих, 1700 танков, 2300 боевых самолётов, что при в целом одинаковой численности личного состава обеспечивало ему 3-кратное преимущество над Квантунской армией в танках и как минимум 4-кратное – в самолётах[681].

Таблица 11

Оценка 2-м отделом штаба Квантунской армии ДВФ и ЗабВО на 1 сентября 1941 г. (в скобках – реальное положение)[682]

При этом разведорганы армии оперировали явно заниженными данными по боевой технике, поскольку не сумели своевременно вскрыть переформирование в марте 1941 г. кавалерийских дивизий, танковых и мотоброневых бригад ДВФ и ЗабВО в танковые дивизии. Такую же ошибку допускала Монгольская гарнизонная армия: её разведка числила в составе ЗабВО на 1 сентября 1941 г. 7 танковых и мотоброневых бригад, к тому времени уже как полгода не существовавших. Фактически