Кодекс чести морского офицера. Русский Императорский флот. Страницы истории, дух и дисциплина - Коллектив авторов

– Большую часть откладывают, сдавая мне, как ротному командиру, на хранение, но есть, конечно, исключения. Вот этот молодец, отличный комендор, призовик, но слаб на берегу.

– Большие сбережения?

– Зависят от года службы. Молодежь имеет в среднем 25 рублей, но есть люди из числа готовящихся в запас, у которых по несколько сотен.

– Что? У солдата, нижнего чина, сотни сбереженных денег?! – вскричал генерал.

Через несколько мгновений он убедился в справедливости моих слов.

– Я хочу поговорить вот с ним, – ткнул он пальцем в фамилию матроса, владельца 360 рублей.

– Послать Вахрамеева, – приказал я.

Вахрамеев быстро вбежал в канцелярию в тельнике и брюках, не успев еще одеться.

– Кто такой? – спросил генерал.

– Рулевой старшина, Иван Вахрамеев, Ваше Превосходительство.

– А почему ты весь татуирован? Ну-ка, сними тельник!

Во всю ширь груди Вахрамеева красовалась исполненная в красках татуировка: спасательный круг, два перекрещенных весла, внутри круга скрещенные Андреевский флаг и гюйс и внизу надпись: «Боже, храни моряка Тихого океана».

– Где это ты так украсился?

– Так что, однако, в Гонконге, Ваше Превосходительство, еще когда мы служили на «Манджуре».

– Много у вас таких татуированных? – спросил генерал меня.

– Все, кто побывал в заграничном плавании, так или иначе, но отдали долг морскому обычаю. Между прочим, такого рода татуировка, именно этот рисунок, очень популярен среди матросов. У меня в роте таких несколько, – ответил я.

– Как мог ты собрать такие деньги? Водку пьешь?

– По малости, однако, пью, а когда были в Гонконге, купили шелку, а здесь продали. Да вот и на севере, когда какой мех задешево…

– Ладно, – прервал генерал, – а что хочешь делать с деньгами?

– Так что, – уже свободно, забыв в разговорах о неслужебных делах формальность, продолжал Вахрамеев, – мы, значит, идем в запас и сосватали девку соседскую тоже, однако, с заимки так, что посулился косилку справить.

– Ты какой губернии?

– Мы, однако, сибирские, а отцы наши, значит, с Вологды.

– Вижу, что сибиряк. Два слова – и «однако». Молодец ты, Вахрамеев.

– Проба, Ваше Высокородие, – доложил боцман.

– Ваше Превосходительство, извольте отведать, – предложил я.

– Нет, у меня обычай пробовать прямо из котла. Пройдем в кухню. Довольствуетесь от экипажа?

– Нет, самостоятельно.

Камбуз блестел чистотой. Медные котлы и баки на столе, начищенные по-судовому, ярко блестели. Хлеб, нарезанный ломтями, на чистых парусиновых подстилках на двух концах столов, чисто выскребенных, на десять человек каждый. Солонки и никелевые ложки по числу обедающих и моя гордость – приобретенная на сэкономленные суммы дюжина больших металлических никелированных жбанов для кваса с надписью «Минный транспорт “Монгунай”».

– Э, да у вас тут институт для благородных девиц, – засмеялся генерал.

Приняв рапорт дежурного по камбузу, он поздоровался с коками и обратил внимание на большую черную доску, где было указано число людей на порции и сколько и какой провизии принято.

– Кто это ведет?

– Дежурный по камбузу, принимая провизию от артельщика.

– А кто закупает?

– Мы имеем экипажного поставщика. Ежедневно мною подписывается требование на доставку тех или других продуктов. Их принимает артельщик в присутствии дежурного по кухне, который смотрит за тем, чтобы все шло в котел.

– Что на обед сегодня?

– Флотский борщ и пшенная каша, Ваше Превосходительство, – ответил старший кок.

– А это что? – указал генерал на большой, прикрытый чистой парусиной бак.

– Пайки, Ваше Превосходительство.

– А ну-ка, положи штук 20 на весы.

– 15 фунтов, Ваше Превосходительство, – доложил дежурный по камбузу.

– 15 фунтов!.. Это значит, три четверти фунта в каждом и все чистое мясо, без костей. Всегда так?

– Должно, что всегда, Ваше Превосходительство, мы так пайков не вешаем. Мы, значит, наблюдаем, чтобы все шло в котел, – доложил дежурный.

– Зачерпни мне из котла, да размешай сначала хорошенько… ну ладно, давай… прекрасный борщ… и каша хороша… проварена… молодцы, ребята. Хлеб тоже хорош, выпечен. Свой? Кто пекарь?

– Мы, Ваше Превосходительство, – выдвинулся вперед помощник кока.

– Тоже сибиряк?

– Однако сибиряк, Ваше Превосходительство, мы забайкальские.

– Где учился печь хлеб?

– Мы с малолетства у этого дела стоим, Ваше Превосходительство.

– Прекрасный хлеб… Дай мне кусочек с корочкой, да соли положи… люблю. Спасибо, мичман. Прекрасная у вас рота, и хорошо организованное хозяйство. Быть у вас – удовольствие. Дайте людям обед, а я приеду часа в два. Никаких формальностей.

Я был, конечно, доволен, но что обрадовало меня больше всего – это слова командующего флотилией, контр-адмирала Матусевича. Он пожал мне руку и сказал:

– Вы больше моряки, чем я думал. Спасибо.

В два часа генерал Ласский снова прибыл в экипаже, прошел в ротную канцелярию и там с глаза на глаз мы имели продолжительный разговор, смысл которого остался свеж в моей памяти.

– Я не вижу, – сказал генерал, – каких-либо оснований для недовольства среди морских команд. В вашей роте я вижу отступление от общего направления. Другие роты на вашу непохожи, а там старые опытные ротные командиры. Можете ли вы объяснить мне, почему это так? Почему существует брожение в морских командах? Будьте откровенны, я хочу понять, в чем дело.

– Ваше Превосходительство, – ответил я, – я слишком молод, всего третий год на службе. По окончании Корпуса, прямо со школьной скамьи я был назначен в 20-й флотский экипаж в Кронштадте и там приказом командира экипажа назначен ротным командиром кадровой команды школы строевых квартирмейстеров роты крейсера «Крейсер». Старший офицер крейсера был моим руководителем в первых шагах службы, и то, что вы видите здесь, есть копия. Другого строя жизни для морской команды я не знаю. Позже я был переведен на крейсер «Адмирал Корнилов», где старшим офицером был офицер, прошедший почти всю службу на «Герцоге Эдинбургском». Время было очень тяжелое и неспокойное, но у нас никогда никаких недоразумений не было. Мое мнение, что в море на судах такого брожения, как на берегу, нет и нет в силу действия морского обычая, этого неписаного закона, и, если он правильно прилагается и матросами понимается, – часть будет в порядке. Вы сделали мне большую честь, похвалив роту, и этим еще более укрепили мое значение в глазах роты и значение нашего обычая, которым рота управляется на берегу. Вы изволили заметить, что моя рота не похожа на другие, а происходит это потому, что мы – кадровая рота корабля, сплавившаяся, сжившаяся в одно целое группа людей. Другие же роты – сводные. Туда идут все отбросы с судов, куда, к несчастью, попадают части судовых команд капитально ремонтирующихся судов, и не целым ядром,