Кодекс чести морского офицера. Русский Императорский флот. Страницы истории, дух и дисциплина - Коллектив авторов

в платья. Был обычай носить инициалы любимой женщины обычно с изображением сердца, пронзенного стрелой Амура и каплющей кровью. Иногда и девушка ставила себе татуировку того же характера, как бы закрепляя взаимную связь. Были изображения кинжала, наполовину вошедшего в тело, с девизом «Смерть прежде бесчестия». Из области предрассудка находим татуировку на ноге с изображением свиньи, как амулета-предохранителя от возможности утонуть.

Центром сосредоточения татуировщиков профессионалов были порты Индии, Китая и Японии. Поэтому на характер татуировки русского матроса эпохи 1840–1904 гг. сильно сказалось влияние Востока. Если накалывал японец – это была гейша, если китаец – получались дракон, морские змеи и прочие мифологические морские чудовища. Но был и чисто русский стиль, явившийся результатом спроса, а именно комбинация из перекрещенных Андреевского флага и гюйса, спасательного круга, весел, якоря и надписей «Боже, царя храни» и «Боже, спаси моряка Тихого океана».

Адмирал Коломейцов говорит, что обычай татуировки был распространен не только среди матросов, но также и среди офицеров, как знак того, что ими совершено одно или несколько дальних плаваний. Этим символом, татуировкой, наше офицерство хотело выделить себя из среды тех офицеров флота, кои устраивались на береговые места или плавали на судах внутреннего плавания. В дальние плавания же шли преимущественно любители моря.

По приходе в Японию, где искусство татуировки было доведено до наивозможного совершенства, офицеры оставляли на своем теле знак своего пребывания в дальних морях, в отличие от моряков «каботажного плавания». Дракон или змея, ловящая бабочку, на левой руке, между локтем и кистью, являлись доказательством плавания на Восток. Говорят также и о том, что член Императорского дома, Великий Князь Алексей Александрович, также в молодости во время пребывания на Востоке отдал долги обычаю, причем татуировка его была своего рода перлом.

Военные моряки Русского Императорского флота

Чем были, что представляли собою вообще моряки первых дней мореплавания, мы знаем весьма приблизительно, но тем не менее на основании всего дошедшего до нас можно сказать, что эти моряки не так уж резко отличались от моряков эпохи парусного и парусно-парового флотов (до конца 80-х годов). Что они имели тяжелую жизнь – это вне сомнения, но не надо забывать, что сравнительно недавно во всем мире жизнь бедного была несладкой. Тяжелая физическая работа, постоянная борьба со стихиями, плохое довольствие, отвратительные условия жизни, скученность, сырость, опасность цинги – вот те главные причины, которые в эпоху парусного флота делали из моряка в глазах берегового жителя какого-то отщепенца.

До знаменитого плавания капитана Кука, который на примере доказал, что строгая дисциплина, вентилирование, санитарное содержание жилых помещений, частое пополнение запасов зелени и овощей делают жизнь моряка более сносной, очень мало обращалось внимания на эту сторону.

В первые дни мореплавания смертность на судах была ужасной. В знаменитом походе Дрейка в 1585–1586 гг. из 2300 людей на борту его судов более 600 умерло от болезней, а в экспедиции 1589 г. из 12 000 умерло более половины. Еще более в этом отношении интересными является поход капитана Ансона, посланного из Англии в 1740 г. для нанесения последнего удара Испании атакой ее морских путей и американских колоний. Отряд состоял из кораблей «Центурион», «Глочестер», «Северн» – каждый с 60 пушками, «Пеарль» с 46 орудиями, пинка «Анна» и двух малых судов «Веджер» с 28 и «Трайл» с 8 пушками. В феврале 1741 г. Ансон попадает в шторм, обходя мыс Горн, и теряет два судна. Цинга и голод (так как суда не были достаточно снабжены провизией) уносили жизни десятками. Люди мерли как мухи. Из 2700 человек на борту только сто были в состоянии нести службу. Рекомендуем каждому, кто строго судит моряков, прочесть в деталях этот знаменитый в морской истории поход, продолжавшийся четыре года, из которого вернулся в Англию (и то пополнив команду на мысе Доброй Надежды) только «Центурион».

В эпоху парусного флота [112] мы, русские моряки, не имели кругосветных плаваний. К числу наших больших морских плаваний могут быть причислены походы эскадр Балтийского флота в Средиземное море под командой адмиралов Спиридова, Эльфингстона и графа Гейдена, которые приходятся на царствование Императрицы Екатерины Великой, то есть после 1762 г. Мы знаем очень мало как о внутреннем распорядке службы на этих судах, так и об условиях жизни там, но принимая во внимание историю флота этого периода других наций, можем утвердительно сказать, что жизнь была тяжелой и в далеко несанитарных условиях, хотя случаев массовых смертей, описанных выше, у нас на кораблях не было. Суровая дисциплина, наказания, с нашей теперешней точки зрения, были ужасны [113]. Чертой русского моряка этой эпохи были беззаветная храбрость и готовность отдать свою жизнь за царя и отечество. Мало кто знает (не знали этого и мы до детального ознакомления с английской морской историей), что не только англичане считали Ушакова Нельсону равным, но что сам Нельсон говорил, отдавая приказания своими командирами для боя: «Сходись вплотную с французом, но старайся выиграть маневром у русского». Эти слова великого адмирала – подтверждение сделанной нами аттестации русского моряка и его боевой деятельности.

Помню, еще в бытность кадетом Морского корпуса я прочел на страницах «Нового времени», этой нашей, так сказать, правительственной газеты, слова модного тогда публициста Меньшикова, который писал: «Послушать бывалого опытного моряка – и можно прийти к заключению, что свет состоит из кабаков и публичных домов». Хлесткие, злобные слова. Прошло свыше 35 лет, а они свежи в памяти потому, что заставили меня, еще юношу, глубоко над ними задуматься. И вот теперь, на склоне лет, прослужив в море достаточно, повидав свет и людей, на вопрос, прав был Меньшиков или нет, совершенно чистосердечно отвечу: больше нет, чем да.

Жизнь на судне ненормальна уже по природе своей; человек на судне остается тем же, чем был и на берегу, со всеми присущими ему слабостями. Чем дольше плавание, тем больше грубеет он, находясь в постоянной борьбе со стихией, исполняя тяжелую и опасную работу. Оторванность от семьи, родных, друзей, суровая грубая среда с ее вековыми неписаными законами накладывают на матроса определенный отпечаток, делают его человеком другого миpa, малопонятного береговому жителю. Беспрерывно провести два-три месяца в море (явленииe, обычное в эпоху парусного флота), в условиях живительного морского воздуха, хотя и при однообразной, но сытной пище, и при приходе в порт быть уволенным на берег не более чем на шесть-восемь часов. Благодаря накопленным в плавании деньгам матросы при съезде с корабля уже на пристани были встречаемы и улыбками женщин, и темными личностями, предлагающими всякого рода удовольствия. Что сделали