Военная разведка Японии против СССР. Противостояние спецслужб в Европе, на Ближнем и Дальнем Востоке. 1922—1945 - Александр Геннадьевич Зорихин

в районе Номонхана»[561], не подозревая о вовлечении в боевые действия войск 57-го особого корпуса, тем более что 28 мая харбинская миссия пришла к выводу, что советские части в МНР не перейдут границу без приказа Москвы и ограничатся отправкой подразделений МНРА на восточный берег р. Халхин-Гол[562]. Хотя 26 мая на правобережье были обнаружены советский механизированный батальон, 300 монгольских кавалеристов и 10 артиллерийских орудий[563] (это были части 6-й кавалерийской дивизии МНРА, 175-го стрелково-пулемётного батальона 11-й отдельной танковой бригады, усиленного сапёрной ротой, ротой бронемашин и артиллерийской батареей 122-мм гаубиц), данное обстоятельство никак не повлияло на решение Комацубара выбить противника. Вопреки прогнозам Генштаба в первый же день боёв советское командование перебросило к Халхин-Голу 9-ю мотоброневую бригаду, 149-й мотострелковый полк и гаубичный дивизион 57-го корпуса. Хотя отряд Ямагата понёс большие потери, он сумел выбить противника на западный (левый) берег и по приказу командира дивизии от 31 мая вернулся в Хайлар. Действия отряда были высоко оценены командующим Квантунской армией: 29 мая генерал армии Уэда Кэнкити поздравил Комацубара с успехом, что объяснялось ранее полученной от него телеграммой о высоких потерях советско-монгольских войск – до 440 убитых, 21 уничтоженный танк и бронеавтомобиль[564]. Спорный район снова был пуст.

С этого момента Квантунская армия прекратила все активные боевые действия на р. Халхин-Гол, посчитав инцидент исчерпанным. 30 мая начальник штаба армии доложил в Генштаб, что в случае его повторения советская сторона из-за рельефа местности не сможет задействовать большие силы, поэтому выразил уверенность, что для разгрома противника будет достаточно имеющихся у объединения 23-й пехотной дивизии, авиации и частей непосредственного подчинения[565]. На следующий день Генштаб сформулировал «Основные принципы разрешения номонханского пограничного инцидента», предполагавшие при его повторении ограниченное использование 23-й пехотной дивизии и истребительной авиации в районе р. Халхин-Гол, активную противовоздушную оборону Хайлара, запрет на нанесение авиационных ударов по территории МНР. Директива предписывала армии подталкивать монгольскую и маньчжурскую стороны к переговорам об установлении границы по р. Халхин-Гол и ставила конечной целью «нанесение противнику максимального урона во время его атак и склонение к мысли об отказе от любого продвижения к северу от р. Халха»[566].

Наиболее здравомыслящие офицеры разведки Квантунской армии призывали вообще не раздувать пламя пожара. В самом начале конфликта заместитель начальника хайларской миссии майор Тамура Тосими подготовил доклад, в котором отмечал малоценность в военном отношении Номонхана, ставил под сомнение факт появления там 700 монгольских кавалеристов и предлагал ограничиться отправкой в спорный район механизированного батальона на случай вторжения в Маньчжоу-Го 6-й кавдивизии МНРА. Однако начальник миссии полковник Ёкои Тадамити не довёл эти соображения до командований 23-й пехотной дивизии и Квантунской армии, поскольку в Генштабе господствовало мнение о слабости советско-монгольских частей в районе конфликта, зафиксированное в аналитической справке 5-го отдела РУ ГШ от 21 июня 1939 г.: «Если Квантунская армия нанесёт мощный удар и займёт выжидательную позицию, то инцидент будет улажен»[567].

Однако советское командование думало иначе. 4 июня командир 57-го особого корпуса Н.В. Фекленко, его комиссар М.С. Никишев, командир авиагруппы Я.В. Смушкевич и приехавший вступать в должность комкора Г.К. Жуков направили в Москву телеграмму с планом проведения 8 июня в спорном районе наступательной операции силами 1 стрелковой дивизии, 1 танковой, 1 мотоброневой бригад и 160 боевых самолётов[568]. Хотя план так и не был реализован, Жуков через несколько дней обратился к наркому обороны с просьбой усилить авиацию группировки, выдвинуть в район боевых действий 3 стрелковые дивизии, 1 танковую бригаду и значительно укрепить артиллерию[569]. Это прямо противоречило сделанному в это же время 5-м отделом РУ ГШ Японии выводу о том, что «у советской стороны, по нашей оценке, нет намерений расширять рамки инцидента»[570]. Тем не менее уже в середине июня выехавшие из Москвы по Транссибу в Харбин военный атташе полковник Дои Акио и языковой стажёр майор Мияма Ёдзо обнаружили забитые движущимися на восток эшелонами железнодорожные станции восточнее Читы. По их оценкам, в Монголию перебрасывалось не менее 2 механизированных дивизий с приданными им 80 тяжёлыми орудиями[571].

В первой половине июня командование 57-го особого корпуса проводило локальные наступательные операции на восточном берегу Халхин-Гола, что дало повод Комацубара доложить в штаб армии 19 июня о росте советско-монгольской группировки войск в спорном районе, предпринятых 18–19 числа танковой атаке дислоцированных там маньчжурских подразделений и авиационных налётах на маньчжурские города Аршан и Ганьчжур. В тот же день Уэда Кэнкити подписал приказ № 1530 о том, что «[Квантунская] армия намерена наказать армию Внешней Монголии за эти провокационные действия и разбить её вдребезги», для чего командир 2-го авиакорпуса должен был «перехватывать и сбивать перелетавшие госграницу самолёты противника и готовиться к последующему нанесению бомбо-штурмовых ударов (по особому распоряжению)»[572]. 20 июня командарм завизировал приказ № 1532 о формировании в районе Джанджин-Сумэ – Аршан – Хандагая группировки войск из 23-й пехотной дивизии и 1-й танковой группы (2 танковых, 1 артиллерийский, 1 инженерный полки, зенитная батарея, Хинганская дивизия армии Маньчжоу-Го), чтобы совместно со 2-м авиакорпусом подготовиться и «[полностью] уничтожить армию Внешней Монголии, перешедшую границу»[573]. Приказ от 25 июня потребовал ускорить завершение подготовки к наступлению и разрешил командиру объединённой группировки генерал-лейтенанту Комацубара при необходимости форсировать Халхин-Гол[574].

С момента отдачи первого приказа и вплоть до перехода японских войск в наступление 2–3 июля Квантунская армия вела интенсивную разведку районов сосредоточения советско-монгольских войск на обоих берегах Халхин-Гола главным образом с помощью разведывательной авиации и радиоперехвата.

Следует отметить, что, хотя к началу конфликта сбором информации по советской тематике занимались девять миссий Квантунской армии в Харбине, Цзямусы (с отделением в Фуг-дине), Муданьцзяне, Дунъане, Яньцзи (с отделением в Хуньчуне), Хэйхэ, Дайрэне, Ванъемяо, Хайларе (с отделениями в Маньчжоули и Саньхэ) и две миссии Монгольской гарнизонной армии в Чжанцзякоу и Хух-Хото, только хух-хотоская[575], чжанцзякоуская и хайларская ЯВМ были изначально нацелены на Забайкалье и МНР, в то время как остальные органы в соответствии с оперативными планами армии вели сбор информации в Приморье и Приамурье.

Поэтому приказом командующего Квантунской армией № 1530 от 19 июня 1939 г. ответственным за разведывательную и пропагандистскую работу на номонханском театре был назначен начальник харбинской военной миссии[576], который незамедлительно сформировал из личного состава подчинённого ему отделения анализа документов и отправил на помощь хайларской миссии и командованию 23-й дивизии две оперативные группы во главе с майорами Нюмура Сёити и Кондо Такэо. Первая