Военная разведка Японии против СССР. Противостояние спецслужб в Европе, на Ближнем и Дальнем Востоке. 1922—1945 - Александр Геннадьевич Зорихин

полицейские органы, многочисленные перебежчики и эмигранты, потоком хлынувшие через маньчжурскую границу во второй половине 30-х гг. Наибольший интерес для Токио представляло дело о так называемом «военно-фашистском заговоре в Красной армии»: 12 декабря 1937 г. ВАТ в Латвии майор Онодэра Макото доложил агентурные данные о репрессиях высшего комсостава Красной армии из числа латышей – командующего ВВС Я.И. Алксниса, начальника Автобронетанкового управления Г.Г. Бокиса, бывших военных атташе в Китае и Японии Э.Д. Лепина и И.А. Ринка. Анализируя ход репрессий, близкая к армейским кругам Японская дипломатическая ассоциация констатировала в апреле 1938 г., что целью крупномасштабных чисток высшего и среднего комсостава, существенно ослаблявших Советскую армию, являлось установление неограниченной власти И.В. Сталина над Вооружёнными силами и их подготовка к военному столкновению с Японией[538].

Эти оценки опирались на подготовленный 23 ноября 1937 г. РУ ГШ доклад «Анализ обстановки в случае длительного сопротивления Китая», в котором военная разведка констатировала отсутствие у СССР планов открытого вооружённого нападения на Японию, однако отмечала наличие у советского правительства, несмотря на репрессии, значительных ресурсов, усиление подрывных операций в Маньчжурии, сколачивание им антияпонского блока с Великобританией, Францией и Америкой, что вкупе с поддержкой Китая должно было истощить военные и экономические ресурсы империи и могло побудить Москву к применению военной силы против Токио. Поэтому аналитики ГШ предлагали руководству Японии взять курс на избегание обострения отношений с Советским Союзом, но занять непреклонную позицию по спорным вопросам и в то же время резко усилить Квантунскую армию и ВВС[539].

Политика избегания полномасштабной войны с Советским Союзом при демонстрации неуступчивости по ключевым двусторонним проблемам была взята за основу высшим руководством Японии и в полной мере реализована в ходе приграничных конфликтов конца 30-х гг. Первым испытанием для неё стали события на Хасане 29 июля – 11 августа 1938 г., причиной которых являлась нечёткая демаркация границы в этом районе, позволявшая каждой стране считать спорные территории своими. При этом фактическая ответственность за начало боевых действий легла на командование Корейской армии, которое проигнорировало директивы правительства о локализации конфликта военными средствами только после исчерпания дипломатических мер.

Предпосылкой к развязыванию конфликта стала дешифрованная 7 июля 1938 г. Квантунской армией радиограмма начальника Посьетского погранотряда в Хабаровск о намерении занять и малыми силами оборонять господствующую высоту Безымянную[540]. Поставленное в известность, командование Корейской армии начало спешное выдвижение к спорному участку подразделений 19-й пехотной дивизии, а также вывод хуньчуньской военной миссии в расположенные близ границы корейские посёлки Аоджи, Юки и Кёнхын с одновременным развёртыванием там сети наблюдательных пунктов[541].

После начала боевых действий командование Квантунской армии направило на помощь Корейской армии оперативную группу из 26 офицеров под руководством бывшего резидента ГШ в Новосибирске и Владивостоке подполковника Кавамэ Таро. Группа изучала захваченную советскую технику, проводила допросы военнопленных 32-й стрелковой дивизии и переводила подобранные на поле боя документы – личные записи погибших военнослужащих 40-й стрелковой дивизии, пилотов сбитого бомбардировщика СБ 59-й отдельной разведэскадрильи, сигнальную документацию танковых войск. В состав группы входили сотрудники харбинской миссии, которые подключились к гражданским линиям телефонной связи на территории СССР и вскрыли факт нештатного применения наиболее боеспособных частей 39-го стрелкового корпуса[542].

5 августа Генштаб дополнительно командировал в район боевых действий оперативную группу из 9 офицеров во главе с полковником Тэрада Масао для изучения боеспособности и тактики действий советских войск[543]. Кроме того, радиоразведка Квантунской армии отслеживала переброски частей ДВФ в район боевых действий. Особую ценность представляли расшифрованные ею радиограммы о прибытии танковых подразделений из Владивостока[544].

Несмотря на скоротечность конфликта, обе стороны извлекли из него уроки. Прямым следствием хасанских событий стала реорганизация дешифровальной службы Генштаба Японии и техническое переоснащение шифровальных органов Красной армии. Ещё в июле 1936 г. шифровальное отделение было выведено из состава китайского отдела РУ ГШ и переподчинено начальнику военной разведки, а 10 марта 1939 г. перешло в прямое подчинение Ставки в качестве 18-го отделения, оставаясь до августа 1940 г. под руководством начальника РУ ГШ[545]. Дешифровальные органы Квантунской армии с 1 августа 1938 г. были преобразованы в самостоятельное Специальное информационное управление (СИУ) со значительным расширением штатов. Управление возглавил полковник Окубо Сюндзиро, которому подчинялись 11 офицеров-дешифровальщиков и радиоразведчиков, включая майора Фукаи Эйити. Общее количество сотрудников управления с учётом гражданского персонала РРП составило 131 человек[546].

Кроме того, в октябре 1938 г. Военное министерство санкционировало организацию Корейской армией РРП в приграничном Нанаме в составе одного офицера разведки, одного переводчика и пяти технических сотрудников[547].

Ответным шагом Советского Союза стал ввод в эксплуатацию машинных шифраторов, обладавших высокой криптографической стойкостью и позволивших надёжно закрыть каналы связи оперативно-стратегического звена.

Разработка отечественной шифровальной техники проводилась с 1932 г. Спустя шесть лет опытно-конструкторские работы были успешно завершены, и в мае 1938 г. нарком обороны К.Е. Ворошилов подписал приказ о принятии на вооружение шифровальной аппаратуры В-4 для эксплуатации в звене «округ – флот». Шифраторы В-4 и их модификация М-100 производились в ограниченном количестве, поэтому к началу Великой Отечественной войны в войска поступило только 96 таких аппаратов. Кроме того, с 1939 г. в звене «армия – флотилия – корпус» началась эксплуатация шифровальной машины с роторным шифратором К-37 «Кристалл», однако и она выпускалась малыми партиями, вследствие чего к июню 1941 г. Красная армия располагала всего 150 комплектами «Кристаллов»[548].

Другим итогом хасанских событий стала реорганизация агентурной разведки Корейской армии. В связи с передачей региона Цзяньдао и дислоцированных там войск в ведение Квантунской армии с 8 октября 1938 г. хуньчуньская миссия также перешла в подчинение командования этого объединения. Личный состав органа, его агентура, техническое оборудование, за исключением радиоприёмника и двух фотокамер, подлежали постановке на учёт во 2-м отделе штаба Квантунской армии, однако до конца 1938 г. хуньчуньская миссия, гарнизонный отряд и 76-й пограничный отряд работали в соответствии с планами разведывательной, пропагандистской и диверсионной деятельности Корейской армии мирного и военного времени. Причиной передачи разведорганов в Хуньчуне от Сеула к Синьцзину явилось плачевное состояние работы разведки Корейской армии на территориях севернее бухты Ольга, где она «не имела никакого влияния». Уже в декабре 1938 г. хуньчуньская миссия была понижена в статусе до отделения и подчинена восстановленной ЯВМ Квантунской армии в Яньцзи[549].

В качестве компенсации за потерю хуньчуньского органа 2 ноября 1938 г. командующий Корейской армией направил предложение в Военное министерство о формировании нового разведпункта в Раджине и утверждении его штатов. Спустя месяц Токио утвердил штатное расписание ЯВМ в составе её начальника, 1 внештатного, 2 административных и 3 вспомогательных сотрудников.